Игорь Зимин - Люди Зимнего дворца. Монаршие особы, их фавориты и слуги

В обширной мемуаристике времен правления Екатерины II довольно много упоминаний медицинского характера. Например, один из современников вспоминал: «Она получила от природы весьма крепкое сложение, но часто страдала от головной боли, которая почти всегда сопровождалась коликами…» [642]; «Узнав, что г-жа Р…с мучилась в родах, поскакала к ней в чужой карете, надела там на себя передник и, сказав акушеру:

„Примемся за работу; мы здесь не что иное, как люди, обязанные помощию ближним“, способствовала родильнице, прислуживала и, забыв Императорское звание, отправляла должность повивальной бабки».

Роджерсон был человеком не без слабостей и странностей, но его медицинской квалификации доверяли, и он лечил весь чиновный и придворный Петербург. Княгиня Е. Р. Дашкова упоминала, что ее спасло от смерти только «великое искусство Роджерсона».

Конечно, у Роджерсона имелись враги и завистники, стремившиеся поколебать его положение. Так, доктор Вейкарт, в середине 1780-х гг. получив введенный «под него» пост «камер-медика» (то есть буквально «комнатного медика»), активно интриговал против Роджерсона. Однако когда заболел и умер фаворит императрицы Ланской, то вину за это Екатерина II возложила на Вейкарта, который его лечил. С этого времени императрица не желала видеть других врачей, кроме Роджерсона.

Если говорить о лечении императрицы, то Роджерсон, как правило, ограничивался кровопусканием и другими довольно простыми методами. Например, для возбуждения аппетита Роджерсон советовал Екатерине II выпивать перед обедом рюмку гданьской (данцигской) водки, что, конечно, по сей день полезно во всех отношениях. В мемуарной литературе упоминается, что императрица принимала холодные ванны и любила нюхательный табак, который поддерживал ее «бодрость духа и тела»: «Табак нюхала она рульной, коего при писании много употребляя, часто чувствовала головную боль, для чего лейб-медик Роджерсон присоветовал ей своего табаку не держать, и она требовала уже онаго от камердинеров, которые всегда имели для нея рульной» [643].

Во взаимоотношениях медиков и императрицы Екатерины II имелась и совершенно конкретная денежная составляющая. Все придворные врачи регулярно получали установленное жалованье, но если они оказывали императрице при ее недомоганиях медицинскую помощь, то за это медикам платился отдельный гонорар сверх жалованья.

Один из первых таких гонораров в истории Зимнего дворца уплатили медикам 8 августа 1762 г. Именно тогда состоялось высочайшее повеление «О выдаче вознаграждения лейб-медику Монсию, Шиллингу… по 1500 р., лейб-хирургу Фасад 1000 р., аптекарю Бришорн 600 р.» [644]. Выплата этих денег была связана с тем, что в апреле 1762 г. Екатерина II родила бастарда – сына от Григория Орлова, и только в августе, после переворота, у нее появилась возможность расплатиться с медиками.

17 февраля 1763 г. состоялось решение «О заплате в расход пожалованных в вознаграждение лейб-медикам Шиллингу и Гион по 1000 р. Презе – 1500 р., лейб-хирургу Фасад 1800 р. Всего 5300 р.» [645]. Как видим, и в то время медицинские услуги были вполне сопоставимы с расходами на бриллианты.

Императрица заботилась о своих врачах и после их смерти. Когда в начале июня 1763 г. умер лейб-медик Гион [646], императрица распорядилась оплатить его похороны (1040 руб.). Через неделю после похорон Екатерина II повелела «о произведении умершего лейб-медика Гиона жене по 1000 р. на год по смерть ея» [647].

Екатерина II, следуя традиции заложенной Петром I, годами пила для профилактики минеральные воды, которые доставлялись для нее из Медицинской коллегии. Об этом свидетельствуют счета по комнатной сумме: «В медицинскую коллегию за минеральные воды – 919 р.» (1773 г.); «В медицинскую коллегию за отпущенные ко двору в 1776 и 1777 гг. минеральные воды – 1876 р.» (1778 г.) [648].

Именно об этих минеральных водах императрица упоминает в своей переписке с европейскими корреспондентами-врачами. При всем своем «просвещенном скептицизме», императрица периодически не только консультировалась с ними, но и высказывала собственные суждения по поводу тех или иных заболеваний своих близких. Так, в письме к врачу И. Г. Циммерману (28 ноября 1787 г.) она высказывала опасения, что «врачи, хирурги и лекарства, которые она принимала, только ухудшили ее болезнь. Я не имею чести быть врачом, но мне кажется, что вначале было достаточно урегулировать те отправления, которые были расстроены, а этого, думается мне, можно было достигнуть, употребляя воду Спа или с помощью холодных ванн; по крайней мере, следовало испытать это; между тем одному Богу известно, сколько было приглашено врачей и сколько лекарств испробовано без всякого успеха» [649].

Jeu de роите

Ракетки для игры в мяч. 1772 г.

Императрица заботилась не только о своем здоровье, но и старалась, чтобы ее ближайшее «молодое окружение» вело активный образ жизни. Поэтому она всячески поддерживала увлечения придворной молодежи активными играми. Так, молодые фрейлины и кавалеры охотно играли в дворцовых залах или манеже Малого Эрмитажа в вошедшую тогда в моду французскую «королевскую» игру в мяч (Jeu de poume), прообраз современного большого тенниса. Для обучения придворных этой игре Екатерина II «на свои» наняла французского тренера на целый год: «О произвождении французу Дю Плесси, который показывает мячинную игру на год по 1000 р.» [650](3 июня 1773 г.).

На состоянии здоровья императрицы сказывались все особенности ее «профессии», неизбежными спутниками которой являлись психоэмоциональные стрессы. Если оставить в стороне «профессиональные» стрессы, а их случалось немало, очень тревожилась императрица по поводу «буйств» своего внука Константина Павловича.

Императрица очень любила своих первых внуков и, как всякая бабушка, тяжело переживала, когда у них что-то шло «не так». Можно представить, как «кипела» императрица, когда писала воспитателю великого князя Н. И. Салтыкову (29 августа 1796 г.): «Мне известно безчинное, безчестное и непристойное поведение его в доме генерал-прокурора, где он не оставлял ни мужчину, ни женщину без позорного ругательства, даже обнаружил и к вам неблагодарность, понося вас и жену вашу, что столь нагло и постыдно и бессовестно им произносимо было, что не токмо многие из наших, но даже и шведы без соблазна, содрагания и омерзения слышать не могли. Сверх того, он со всякою подлостию везде, даже и по улицам, обращается с такою непристойною фамильярностию, что я того и смотрю, что его где-ниесть прибьют к стыду и крайней неприятности. Я не понимаю, откудова в нем вселился таковой подлый sansculotisme, пред всеми его уничижающий. Повторите ему, чтобы он исправил поведение свое и во всем поступал прилично роду и сану своему, дабы в противном случае, если еще посрамит оное, я б не нашлась в необходимости взять противу того строгие меры» [651].