Алексей Щербаков - Петр Столыпин. Революция сверху

То есть крестьяне-конформисты ритуально одобряют мудрость правительства, потом вылезает насущный вопрос: вы нам сперва дайте землю, а потом мы уж поглядим. Что вообще полностью противоречит самой сути реформы. Даже в тех местах, где община уже разваливалась сама по себе, например в Западном крае или на Юге, крестьяне все равно продолжали стоять на своем: они требовали передачи помещичьих земель.

Свой аграрный законопроект внесли в Думу депутаты-священники, также в массе своей разместившиеся на правых скамьях. Он тоже был левее, чем кадетский.

«Почему деревенский священник, этот урядник казенного православия, оказался больше на стороне мужика, чем буржуазный либерал? Потому что деревенскому священнику приходится жить бок о бок с мужиком, зависеть от него в тысяче случаев, даже иногда – при мелком крестьянском земледелии попов на церковной земле – бывать в настоящей шкуре крестьянина. Деревенскому священнику из самой что ни на есть зубатовской Думы придется вернуться в деревню, а в деревню, как бы ее ни чистили карательные экспедиции и хронические военные постои Столыпина, нельзя вернуться тому, кто встал на сторону помещиков. Таким образом оказывается, что реакционнейшему попу труднее, чем просвещенному адвокату и профессору предать мужика помещику».

(В. И. Ленин)

Член Государственного совета М. В. Красовский, выступая на Госсовете с докладом, посвященным Указу 9 ноября, заявил: «Оказалось, что вместо степенных мужиков, которых думали получить в Думу в качестве представителей крестьянства, явилась буйная толпа, слепо идущая за любым руководителем, который разжигает ее аппетиты».

И для полноты картины можно вспомнить представителей крайних политических течений. Начнем с Ленина. Куда же без него?

Надо отметить, что Владимир Ильич менял точку зрения на проблему. В 1908 году он писал (выделено мной. – А. Щ. ):

«На самом деле аграрный вопрос стоит теперь в России так: для успеха столыпинской политики нужны долгие годы насильственного подавления и истребления массы крестьян, не желающих умирать с голоду и быть выселяемыми из своих деревень. В истории бывали примеры успеха подобной политики. Было бы пустой и глупой демократической фразеологией, если бы мы сказали, что в России успех такой политики “невозможен”. Возможен! Но наше дело – ясно показать народу, какой ценой покупается такой успех, и всеми силами бороться за иной, более краткий и более быстрый путь капиталистического аграрного развития через крестьянскую революцию».

То есть Ленин элементарно боится, что у Столыпина все получится. И тогда ему придется менять профессию – потому что в этом случае перспективы дожить до нового социального взрыва у него уже не имелось.

Впрочем, многие историки утверждают, что по образу мышления Ленин и Столыпин были очень похожи. Они оба, каждый со своей точки зрения, полагали: есть некий экономический «универсальный ключик», который применим ко всем странам без исключения. Ведь знаменитая ленинская работа «Развитие капитализма в России» ни в чем не противоречит мировоззрению Столыпина и Гурко. Ильич в этой работе доказывает: община нежизнеспособна, она разлагается – в деревне развивается капитализм, и это неизбежно. Так ведь Столыпин исходил из тех же соображений – он просто хотел развитие капитализма подтолкнуть. Так что и Ленин, и Столыпин являлись революционерами [59]. А то, что у них были разные идеалы… Так каждый выбирает то, что ему больше нравится.

И только в 1912 году, когда реформа уже фактически полностью провалилась, Ленин написал статью «Последний клапан», которую изучали советские школьники. Кстати, она впервые была напечатана во вполне легальной газете «Невская звезда».

«Достаточно поставить ясно и точно вопрос об этих пережитках средневековья и крепостничества в современном русском земледелии, чтобы оценить значение столыпинской “реформы”. Эта “реформа” дала, конечно, отсрочку гибнущему крепостничеству, – точно так же, как пресловутая, расхваленная либералами и народниками, так называемая “крестьянская” (а на деле помещичья) реформа 1861 года дала отсрочку барщине, увековечив ее под иной оболочкой вплоть до 1905 года.

“Отсрочка” старому порядку и старому крепостническому земледелию, данная Столыпиным, состоит в том, что открыт еще один и притом последний клапан [60], который можно было открыть, не экспроприируя всего помещичьего землевладения. Открыт клапан и выпущен несколько пар – тем, что часть совершенно обнищавших крестьян “укрепили” свои наделы в личную собственность и продали их, превратившись из пролетариев с наделом в чистых пролетариев, – далее, тем, что часть зажиточных крестьян, укрепив свои наделы и иногда устроившись на отрубах, поставили еще более прочное капиталистическое хозяйство, чем прежде.

Наконец, открыт клапан и выпущен пар тем, что кое-где устранена особенно нестерпимая чересполосица и облегчена необходимая при капитализме мобилизация крестьянской земли.

Но этой отсрочкой уменьшено или увеличено общее количество противоречий в деревне? Уменьшен или увеличен гнет крепостнических латифундий? Уменьшено или увеличено общее количество “пара”? На эти вопросы нельзя ответить иначе, как во втором смысле.

Голодовка 30 миллионов [61]доказала на деле, что в данное время возможен только этот последний ответ. Это – голодовка мелких хозяйчиков. Это – картина кризиса все того же старого, кабального, нищего и задавленного крепостническими латифундиями крестьянского хозяйства. Таких голодовок при крупных некрепостнических поместьях, при капиталистических латифундиях в Европе не бывает и быть не может.

Масса крестьян, за исключением вполне освободившихся от земли пролетариев (которые “укрепили” землю, чтобы продать ее) и ничтожного меньшинства зажиточных мужиков, осталась в прежнем и еще худшем положении. Никакое укрепление земли в личную собственность, никакие мероприятия против чересполосицы не могут сделать массы нищих крестьян, сидящих на плохой, выпаханной земле, обладающих лишь стародедовским, вконец изношенным инвентарем, с голодным рабочим и рогатым скотом, – сколько-нибудь культурными, сколько-нибудь хозяевами.

…

Нужны десятилетия и десятилетия таких же периодических голодовок, чтобы мучительно вымерла масса теперешних хозяйств, для “успеха” столыпинской реформы, т. е. для создания установившегося буржуазного строя общеевропейского типа в нашей деревне. А в настоящее время, после шестилетнего испытания столыпинской “реформы” и шестилетних “блестящих” прогрессов числа “укрепивших землю” и т. д., не может быть ни малейшего сомнения в том, что эта реформа кризиса не устранила и устранить не может.