Геннадий Аксенов - Вернадский

Мюнстерским докладом началось формирование радиогеологии. В Радиевом институте сложился один из двух мировых центров ядерной геохронологии (другой центр — в Соединенных Штатах). В 1932 году под председательством Вернадского в академии образовалась комиссия по определению геологического возраста горных пород.

Сегодня понятое об абсолютном возрасте — уже привычное. Не удивляемся мы и цифрам о возрасте Земли — 4,5–5 миллиардов лет. Откуда взялись эти цифры, которые сегодня знает каждый школьник? Конечно, они добыты тяжким трудом ученых.

До начала XX века точных цифр в геологии не существовало. Еще во времена Ньютона научная комиссия под председательством архиепископа Ашера установила, что Бог закончил создавать мир в пятницу 26 октября 4004 года до Рождества Христова. Все образованные люди понимали условность этих цифр, но только Бюффон дал первую, основанную на научных данных цифру существования Земли и разделил ее на две эпохи — формирования планеты и развития ее природы. И то у него были крупные неприятности с теологами Сорбонны.

Возраст Земли огромен и мало представим, говорил вслед за ним Ламарк. Вглядитесь в темп изменений, которые происходят в недрах и на поверхности. Как год за годом наслаиваются отложения, окаменевают раковины, как медленно вызревают кристаллы и минералы. Каждый видел слои песка и глины на стенках оврагов или вырытых при строительстве котлованов. Кто бывал в горах, конечно, обращал внимание на вздыбленные слоистые скалы, состоящие из пестрых, отделенных друг от друга по цвету и составу напластований. Геологи давно, конечно, поняли, что слои представляют собой следы морских отложений. Горы растут в море — есть такой афоризм в геологии.

Наблюдения дали понятие о величайшей древности горных пород, во-первых, а во-вторых — об их порядке: нижние слои — гораздо древнее, чем те, что расположены выше. Слои давали образ времени, наподобие годовых колец на спилах деревьев, только каждый слой — не год, а неизвестные века и тысячелетия. При дальнейшем углублении картина несколько утрачивала стройность, поскольку оказалось, что слои могут смещаться, продавливаться интрузиями, прорезаться сбросами, наклоняться, вздыбливаться вертикально, даже опрокидываться. Нигде на Земле, как оказалось, нет сплошного и стройного осадочного чехла. К тому же в глубинах в условиях нагрева и давления породы метаморфизируются, теряя все признаки, по которым осадочные породы относят к какой-нибудь эпохе и располагают на шкале времени: старше — моложе.

Дарвин, много вдумывавшийся в прошлое Земли, сказал, что от многотомной ее истории остался один том с несколькими главами, от которых сохранились разрозненные страницы с отдельными строками. Но все же само дарвиновское представление, называемое неполнотой каменной летописи Земли, исходило, как и представления других, из общего соображения о полной истории. Когда-нибудь все строки, страницы, главы будут восстановлены и мы прочтем всю книгу.

К 20-м годам XX века усилиями многих геологов, среди которых выделялся Артур Холмс, создана геохронологическая шкала. Эры, периоды и более дробные деления соединены в общую картину, по которой можно определить древность пород и слоев. Но только относительную древность. По ней можно свериться, к какому периоду относится данный комплекс — старше или моложе он соседнего. Но сказать, например, сколько лет продолжался тот или иной период, нельзя. Нельзя определить и самое простое — сколько лет данной породе?

В начале века из физики пришла надежда покончить с неполнотой каменной летописи. Распад радиоактивных элементов и превращение их в другие, как оказалось, происходят в определенном, ни от чего внешнего не зависящем темпе. Он подчиняется только внутриатомным событиям.

Следовательно, любой минерал, содержащий радиоактивные элементы, представляет собой часы, идущие с огромной точностью и постоянным темпом. Пожалуй, первым понял значение радиоактивности для геохронологии Пьер Кюри. Его идеи подхватил Джон Джоли, чей доклад на Дублинской сессии Британской ассоциации произвел на Вернадского неизгладимое впечатление. Первый метод определения возраста горных пород по соотношению урана и свинца открыл канадский радиохимик Б. Болтвуд.

И тогда шкала Холмса заговорила. Он привязал ее теперь к обычным годам, сопоставимым с человеческой жизнью, с привычной исторической хронологией.

Выступив в 1910 году со своей знаменитой речью о радии, Вернадский направлял поиски радиоактивных минералов. Сначала в его радиохимической лаборатории в мастерской Куинджи, потом в Радиевом институте выросли кадры ученых, умеющих проводить их камеральные исследования. Среди них все тот же Константин Автономович Ненадкевич, искавший древнейшую породу на территории нашей страны, Иосиф Евсеевич Старик, Владимир Ильич Баранов, Виктор Викторович Чердынцев.

Двадцать четвертого — двадцать восьмого ноября 1932 года они и все остальные причастные собрались на конференцию по радиоактивности в Радиевом институте. Вернадский выступил на ее открытии с речью. Наверное, эту дату и нужно считать стартом в стране новой науки — радиогеологии. Во всяком случае, на конференции была сформирована академическая Комиссия по определению возраста горных пород. Вернадский просил Ферсмана взять на себя председательские функции в ней, а сам остался заместителем.

Вернадский начинает задумываться и над большой книгой, главной темой которой будет понятие о геологической деятельности человечества и — более — о положении человека в мировом порядке вещей. Идея формировалась долгие годы: от первых записей в дневниках о достижениях разума как основном содержании истории человечества — через историко-научные работы о российском XVIII веке, через симферопольскую лекцию 1920 года, потом «Автотрофность», где разум называется космической силой, — до рубежной речи «Мысли о современном значении истории знаний» о научном этапе биосферы Земли. Теперь требовались обобщения.

Возникли и внешние побудительные мотивы. Его идеи стали входить в обиход, сначала во Франции. Из воспоминаний: «В 1927 году вышли лекции в College de France профессора, ученика и самостоятельного бергсонианца Ed. Le Roy : “L’exigence idéaliste et le fait de l’évolution”, P., 1927.

Когда я приехал весной в Париж, то я раза два-три, встречаясь в обществе, [слышал], что обо мне говорил Le Roy на своих лекциях. Его посещала большая интеллигентная публика.

Я с ним познакомился лично в год, когда уже в Париже не было его друга иезуита, крупнейшего палеонтолога и геолога Chardin de Teilhard (правильно Teilhard de Chardin. — T. A.), профессора Католического университета в Париже, с которым я…» 6