Геннадий Аксенов - Вернадский

Начав работать, теперь не жалел, что третий выпуск пропал. Он мог быть просто вариантом. С тех пор проблема углубилась, стала проще, обозримее, выразительнее. Тема захватывала его все сильнее — он создавал целостный теоретический трактат.

То, что Вернадский считал чем-то побочным, неким дополнительно-разъяснительным добавлением к своим идеям, неожиданно снова стало расти, расти, как облачко на горизонте, приближаться и выросло в главное. Логика естествознания, над которой работал в Лондоне шесть лет назад, теперь приобрела совершенно новое звучание. Догадка о том, что нельзя на естественном языке и основанных на нем научных понятиях выразить логику биосферы — тогда отрицательная, — теперь дополнялась положительным утверждением. Теперь он не критиковал и не декларировал необходимость новой логики: он начал формулировать понятия, принципы, на которых должно строиться описание биосферы. Он работал теперь в логике вечности жизни.

Фундаментом ее, как уже писал ранее, служат факты природы, тщательно отделенные от умственных привычек, от их оценок. Факты есть научное описание естественных тел окружающей природы. Их надо распределить на три части, называемые им слои реальности : 1) микромир элементарных частиц и атомов; 2) макромир молекул, минералов, горных пород, геосфер планеты, живых существ, их сообществ и функций; 3) мегамир планет и звезд. Миллионы естественных тел со связующими их силами взаимодействия. Теперь факты получают наименование — аппарат науки; миллионы и миллионы, даже миллиарды результатов измерений и описаний. Самое ценное достояние науки, ее основной капитал.

Над описательным аппаратом науки возвышается второй этаж: эмпирические обобщения, наиболее устойчивые, неизменные, твердо установленные суждения, не имеющие исключений. Они добыты точными наблюдениями поколений ученых и бесспорны.

А над ними и на их основании он строит следующий этаж: эмпирические принципы, самые главные, предельно обобщенные суждения, охватывающие уже не части природы, а всю ее.

Вот как он их определяет:

«Пересматривая теперь, после ряда лет, непрерывно шедший ход работы моей мысли в этой области знания — в геохимии и биогеохимии, — я вижу, что в основе всего естествознания лежат три широких и глубоких эмпирических обобщения, значение которых и взаимные соотношения между которыми для меня только постепенно и медленно выяснились.

Я вижу сейчас, что эти три основных эмпирических принципа охватывают все естествознание. Два из них были высказаны в конце XVII в., но вошли окончательно в научную мысль естествознания в конце XVIII — начале XIX века, а частью входят еще и теперь. Третий принцип зародился в начале XIX столетия и охватил научную работу в середине этого века.

Первым будет принцип, высказанный Ньютоном в 1687 г., — принцип сохранения массы вещества в окружающей нас реальности, во всех изучаемых нами явлениях. Он был признан окончательно в середине XVIII — в начале XIX в.

Вторым будет принцип Гюйгенса , высказанный им в предсмертной работе в 1695 году и ставший известным в начале XVIII в. Этот закон природы гласит, что жизнь есть не только земное, но и космическое явление. Это представление еще только входит в научную мысль.

Третьим принципом будет принцип сохранения энергии , аналогичный сохранению массы Ньютона, охвативший XIX век. <���… >

Удобно назвать его принципом Карно-Майера».

Вот три кита, на которых фактически должно покоиться описательное, точное естествознание. Они аналогичны известным законам сохранения, но распространены на весь материальный мир в целом. И жизнь, точнее, живое вещество приравнено к принципам сохранения. Пока это просто принцип космичности, вечности жизни, но кто-нибудь в будущем сформулирует его более строго как закон сохранения жизни.

Он представил их в историческом движении, по мере становления человеческого знания, по мере открытия наукой тайн природы. С пройденного им пути, с вершины виднее скрытые тропы, по которым развивались человеческие поиски истины.

А кто же первый высказал идею космичности жизни?

Верный своему правилу для каждой мысли находить предшественника, Вернадский предпринимает разыскания и находит того, кто первый научно подошел к этому вопросу: голландский ученый Христиан Гюйгенс. Как другие эмпирические обобщения: Франческо Реди: «Все живое — от живого» или Геттона: «В геологии нет начала и нет признаков конца», обобщение Гюйгенса забыто, заслонено последующим развитием науки. Цельное представление о природе разлилось на многочисленные ручейки частных дисциплин. И это оправданно: надо было описать великое разнообразие живого, перед числом видов которого пропадают классы и виды неживых естественных тел: горных пород, минералов, кристаллов, космических тел и даже химических соединений. Но теперь нужна обобщающая их мысль.

Гюйгенс, как известно, с помощью телескопа вел многочисленные исследования тел Солнечной системы и даже открыл некоторые спутники у больших планет. Незадолго до смерти он изложил свое миропонимание в книге, которую назвал «Космотеорос» [14] Интересна история появления книги Гюйгенса в России, тоже открытая Вернадским. Книга дважды издавалась при Петре I, но осталась неизвестной. В Голландии Петр ознакомился с трактатом и приказал Брюсу перевести его с латыни, а типографу Абрамову издать книгу. Разыгралась настоящая драма. Абрамов не мог ослушаться приказа и не мог по своим убеждениям выпустить в свет сочинение, резко противоречащее умственной атмосфере российской жизни начала XVIII века: она была еще до-коперниканской. И он напечатал вместо 1200 книг всего 30 и запрятал все экземпляры под замок. Но Петр заставил повторить издание, и в 1724 году она вышла под заголовком «Книга Мирозрения, или Мнение о небесноземных глобусах и их украшениях». В библиотеке Московского университета хранится ее, возможно, единственный экземпляр. . Наблюдения дали ему право говорить о несомненном единстве всех тел Солнечной системы, об их одинаковом строении. Луна, Марс, Венера геометрически представляют собой все те же тела вращения, что и Земля. А видимые крупные черты их поверхности позволяют сделать заключение, что они сложены теми же горными породами, тем же веществом, что и на Земле. И значит, заключил Гюйгенс, жизнь, играющая такую огромную роль на Земле, несомненно, присутствует и на других небесных телах.

Таково первое, основанное на естественных объяснениях мнение о космичности жизни (полуфантастические и умозрительные теории появлялись и ранее, например, в вышедших за десять лет до «Космотеороса» «Беседах о множественности миров» Фонтенеля).