Геннадий Аксенов - Вернадский

Вернадский давно добивался создания такого общества в России. Прообраз существовал: съезды русских естествоиспытателей и врачей. Но Ассоциация ученых пока не создана.

Он имеет формальное право участвовать на съезде ВА , как ее член с 1889 года. А пока направляется в Дублин кружным путем через крайний запад Англии и Шотландию. Сначала в самый угол — Корнуолл, который римляне называли когда-то Крайней Галлией и где уже в то время добывалось олово. Край оловянных рудников встречает его той погодой, которую называют чисто английской, — дождем и туманом. Но ждать некогда, и он забирается на каолиновые разработки, которые похожи на те, что изучал в прошлом году в Швеции.

Да, профессия минералога — далеко не кабинетная. Нужно лазить в шахты и по горным выработкам, ковыряться в грязи, иногда под дождем, карабкаться по скалам. Здесь уже не воспаришь и не оторвешься от земли, причем в буквальном смысле. Он сильно промок, пробираясь среди разработок по глине и грязи, так что даже сапоги его развалились. Но зато… «Я набрал здесь образчиков, — делится с Наталией Егоровной. — К сожалению, и здесь, как и в прошлом году в Швеции, я попадаю в местности, которые находятся в стадии исследования и не изучены. Но с той стороны, с какой они меня интересуют, они и не будут изучены» 8. Он имеет в виду геохимию, которой в Европе еще нет.

Закончив осмотр, переезжает в Шотландию. Из Эдинбурга перебирается в Ольстер, чтобы посетить «мостовую гигантов», и прибывает в Дублин.

Открывается сессия ВА торжественно. Ровно полвека назад здесь же, в Дублине, Дарвин и Уоллес сделали сообщение о теории эволюции. Теперь вступительную речь читает сын Чарлза ботаник Фрэнсис Дарвин.

«Какой период!» — поражается такому факту Вернадский в письме жене. На съезде ожидаются сенсационные доклады Рамзая и Камерлинг-Оннеса, невозможные еще десять лет назад: о жидком гелии, о превращении элементов. 4 сентября Владимир Иванович присутствует на интереснейшем докладе Дьюара о радии, в обсуждении которого участвовали физики первой величины: Томсон, Резерфорд, Рэлей. «Личные впечатления ужасно много дают, так, характерно, я слышал сегодня Стрёта, одного из больших работников по радиоактивности, — пишет жене. — К сожалению, минералогов здесь мало, и поставлено дело в Дублине довольно плачевно… Все-таки недаром сюда приехал, т. к. полон новых мыслей…» 9

Последнее замечание относилось, по всей вероятности, к знакомству с геофизиком профессором Дублинского университета Джоном Джоли. Доклад его казался откровением, ключом к тем проблемам, которые решал сам. Его предчувствие революционного значения радиоактивности для всех наук о Земле начало сразу же подтверждаться. Зарождалась новая наука — радиогеология. Тяжелая часть таблицы Менделеева приобретала совершенно особое, необычное значение.

Начало, вероятно, положил канадский физик Б. Болтвуд, который рассчитал время распада урана и превращения его в свинец. Он показал, что темп этого превращения ни от чего внешнего не зависит, а только от каких-то процессов внутри атома. Значит, в земной коре есть по крайней мере одни точные часы — уран-свинцовые, идущие в своем ничему не подвластном темпе.

Джоли привел в своем докладе обобщающую сводку по радиоактивным элементам в земной коре и сделал осторожный, но вполне определенный вывод: количества энергии, которая выделяется в результате распада радиоактивных природных элементов, вполне достаточно для объяснения внутреннего тепла Земли.

Вернадский с его воображением мгновенно оценил вывод Джоли. Он мысленно представил себе неслышный и невидный, но грандиозный по своим масштабам ход векового изменения вещества земного шара: передвижение его от тяжелых атомов — к легким и высвобождение при этом какого-то количества тепла. Вместе с тем он понял, насколько далеки от действительности и фантастичны, в сущности, те расхожие представления, которые вращаются в умах даже весьма образованных людей. О том, что Земля сначала пребывала в некоем огненно-жидком, или раскаленном, состоянии, но постепенно остывала (отсюда возникло понятие «земная кора» — как окисная корка на поверхности остывающего металла). Делались даже попытки рассчитать возраст Земли таким способом: брался раскаленный шар, измерялось время его остывания, и эта аналогия переносилась на планету в целом.

Радиоактивность решала загадку внутреннего тепла Земли, не прибегая к умозрительным предположениям. Пусть не сейчас, но в принципе можно измерить как время жизни Земли, так и ее энергию. Мир становился объемным — у него появлялась исчислимая история.

И, без всякого сомнения, из факта радиоактивности, дающего тепло в природных условиях, рано или поздно будут извлечены практические дивиденды. При направленных усилиях, возможно, откроются новые, неслыханные прежде источники энергии.

Вернадский принадлежал тогда к очень немногим ученым, которые видели такую перспективу. Один из них, безвременно погибший Пьер Кюри, другой — открыватель изотопов Фредерик Содди.

Немедленно по возвращении в Москву он начинает добывать средства на радиологические исследования. В 1909 году наконец-то создается небольшая лаборатория в музее, куда Вернадский немедленно переводит Елизавету Дмитриевну Ревуцкую. (Она проработала здесь всю свою жизнь вплоть до блокады, которую не пережила.) И в том же году отправляет в Фергану на разведку радиоактивных минералов Ненадкевича. В 1909 году Вернадскому впервые отпускают тысячу рублей от Министерства просвещения на радиевые нужды. Так и в России скромно началась радиология.

Свое время Владимир Иванович продолжает делить между двумя столицами. Снова присутствует в Государственном совете, потеряв к нему всякий интерес и подчиняясь только партийной дисциплине, заседает в ЦК партии кадетов, которые стали теперь именоваться официально Партией народной свободы. Правда, партия еще не признана и не зарегистрирована. Участвует в занятиях Академии наук, уже в качестве экстраординарного академика.

В Москве преподает не только в университете, но и на Высших женских курсах, а также в открывшемся в 1908 году Университете Шанявского. Юношеская мечта о создании независимых от государства высших учебных заведений на частные средства обретала реальные контуры. Богатый золотопромышленник A. J1. Шанявский завещал городу Москве два миллиона рублей с условием использовать их на нужды просвещения до октября 1908 года. Составился комитет профессоров. Вернадский опубликовал в газете «Речь» громкую статью 10. При отчаянном сопротивлении Министерства просвещения занятия все же начались. Иначе капитал пошел бы на другие нужды.