Елена Морозова - Маркиз де Сад

Де Сад не остался в стороне от этой полемики, и в «Истории Леоноры и Сенваля» вывел две туземные утопии, одной из которых — Бютуа, расположенной в дебрях Африки, правит ужасный каннибал Бен Маакоро, а другой, раскинувшейся на острове Тамоэ, — философ и вегетарианец Заме. Подданные людоеда Бен Маакоро, почитающие кровожадное божество с телом змеи и рогами козла, употребляют в пищу побежденных врагов, нищих, преступников, тех, кто не имеет средств к существованию, но при случае могут съесть и соседа. (Женщин не едят — вкус неважный.) Женщины исполняют всю тяжелую работу, к ним относятся как к рабочему скоту; особенно плохо обращаются с теми, кто ждет ребенка, ибо к рождению относятся отрицательно, поощряют содомию и прочие плотские удовольствия, не приводящие к воспроизводству себе подобных. Злобное гибридное божество требует человеческих жертв, равно как и забавы правителя, содержащего гарем из двенадцати тысяч женщин. Гарем пополняют соседние племена — данники Бен Маакоро.

Мадам де Сад, первой прочитавшая рукопись, так отозвалась о царстве короля-людоеда: «Обычаи и традиции этих народов, их отношение к своим женщинам и детям, деспотизм старейшин и монарха известны и описаны у многих авторов, и они доказывают, что цивилизация необходима человеку для его же счастья». К сожалению, ответ де Сада на отзыв супруги неизвестен.

Подданные Заме поклоняются Солнцу, в государстве царит равенство, вегетарианство, никто никому не завидует, так как все живут в одинаковых условиях, нет ни воровства, ни нищенства, институт развода уничтожил адюльтер, общество взяло на себя воспитание детей, устранив почву для раздоров между поколениями. Карательного законодательства не существует, ибо правитель старается устранять сами причины совершения преступлений. Редких преступников наказывают общественным презрением, убийц — изгнанием или работами, полезными для родственников погибшего. Главное в наказании — его наглядность, нарушитель постоянно находится на виду, его не изолируют от общества.

Истинную позицию де Сада, заключавшуюся в софизме: «Никто не вправе руководить поступками другого» и замаскированную пространными рассуждениями Заме, заметила мадам де Сад и в своем отзыве написала: «Конечно, народ Заме — само совершенство, и ему не нужны ни судьи, ни законы. Так как судьи и священники являются людьми, у них есть страсти, и они ими злоупотребляют, но злоупотребление лиц не делает дурным институт. Зло исходит от человека, потакающего своим страстям, вместо того чтобы исповедовать добродетель, как это ему пристало по занимаемой им должности. Вот какой прекрасной максимой должен был бы руководствоваться Заме: “Я хочу иметь руки связанными для сотворения зла и свободными для сотворения добра”».

Несмотря на внешние различия, оба государства пугающе похожи, оба инкапсулированы сами в себе. В обоих живут за счет натурального хозяйства, дети воспитываются обществом, а не семьями, науки и искусства либо развиты слабо, либо не развиты вовсе. И оба оторваны от внешнего мира, точнее, поддерживают с ним односторонние отношения. На Тамоэ приплывают с соседних островов и привозят товары для обмена, но сами жители остров свой не покидают. Бютуа окружено непроходимыми лесами, где водятся хищные звери, неведомые чудовища и живут племена, составляющие пищу каннибалов. Политика и экономика каннибалов из Бютуа неукоснительно ведет к сокращению населения: они буквально поедают самих себя. Замкнутый мир обитателей Тамоэ также рухнет при первом же вторжении извне, ибо правитель устранил причины не только преступлений, но и прогресса и совершенства, ограничив и производственную, и культурную активность своих подданных. И вновь у автора выстраивается замок Силлинг, обреченный на гибель при нарушении системы или окончательном разрыве связей с внешним миром.

Общество, приближенное к идеальному, находит Леонора — когда попадает в огромный цыганско-разбойничий табор, во главе которого стоит философ Бригандос, «враг Господа, служитель дьявола и друг чужой собственности», строящий отношения среди своих подданных не на правилах, а на согласии. В общине Бригандоса поклоняются дьяволу, и Леонора, с детства питавшая отвращение к религии, с удовольствием выполняет требование отречься от Бога и принять веру в дьявола. Разбойники служат природе и исполняют все ее законы. Поощряется кража, ибо она устанавливает равенство, отнятое у людей несправедливыми законами, одобряется инцест, как изначальная форма сексуальных отношений, преступление дозволено, ибо оно не противно законам природы. А в целом подданные Бригандоса вполне порядочные люди и всегда готовы прийти на помощь униженному и оскорбленному. Наверное, де Сад очень смеялся, когда соединял несоединимое: преступление и добродетель. Работая над «Алиной и Валькуром», де Сад создавал просвещенческий роман, вкладывая в него свой «образ мыслей», но сохраняя при этом «величайшую пристойность выражений», ибо, как говорил один из персонажей романа, «таким образом можно рассказать обо всем».

Узники Венсена, Бастилии, других привилегированных крепостей не расставались с верным своим оружием — пером. В заточении не переставали писать ни Вольтер, ни Дидро, на волю передавал предназначенные для печати листы Мирабо. Нередко распространению написанных в тюрьме сочинений способствовали сами полицейские. За продажу конфискованной запрещенной литературы был арестован полицейский инспектор, возглавлявший налет на Ла-Кост. Де Сад знал об этом, но не знал, что бывший его недруг повесился у себя в камере. Наверное, де Сад, если бы захотел, мог бы с помощью Рене-Пелажи, еще сидя в тюрьме, напечатать кое-что из своих сочинений. Но подобных попыток он не делал, возможно, готовился сразу издать несколько солидных томов. Он даже начал составлять каталог своих сочинений. И если бы после выхода из тюрьмы де Сад больше не сочинил ни строчки, он уже вошел бы в историю мировой литературы как писатель и философ.

А сколько было сделано выписок для новых сочинений, набросков и планов! Одна из его заметок 1780 года относится к Гофриди. «Имя Гофриди всегда было именем предателей, — заявляет он и продолжает: — В 1648 году министром при герцоге Пармском состоял некий Гофриди, который продал своего господина и страну испанцам, а позднее нанес огромный ущерб Франции, помешав маршалу Праслену прибыть на осаду Кремоны. Однако несчастный недолго наслаждался плодами своего преступления и вскоре погиб на эшафоте». Де Сад не пишет, что его управляющего зовут Гофриди (фамилия не самая редкая во Франции), но, зная вспыльчивый характер маркиза, можно предположить, что написаны эти строки были в период очередного недовольства именно Гаспаром Франсуа Ксавье Гофриди. Тем более что литературной местью он уже годом раньше угрожал своей теще. «Немного бумаги, немного чернил и несколько подкупленных мошенников — это все, что мне понадобится. Мне не нужны будут полиция или министерства. Несколько живых и ясных воспоминаний, чуть-чуть денег и издатели в Гааге», — заявлял он в письме к Рене-Пелажи. Многоликий, талантливый, несчастливый маркиз де Сад, кожей ощутивший величие пугающей власти слова, после падения Бастилии и перевода в Шарантон оплакивал свои рукописи, не подозревая, какие потери ждут его впереди.