Екатерина Мещерская - Жизнь некрасивой женщины

— Волновались? Из-за чего? — уже спокойно спросил он.

— Мой муж сейчас в полете… он испытывает новые самолеты…

— Ваш муж летчик? — живо спросил он. — Простите… Могу ли узнать, как его фамилия?..

— Васильев.

— Николай Алексеевич?

— Да.

— Боже мой!.. Так это ваш муж?.. Я же прекрасно его знаю! Я работаю с ним… я сам инженер, строю ангары для самолетов, в настоящее время представляю новый проект ангаров… мое изобретение… Боже мой! Простите, я так виноват перед вами, простите Бога ради за мою горячность. Когда вспылю — ничего не помню, не соображаю. Я приношу тысячу извинений…

Тут мы с Янушевским стали друг перед другом изощряться в извинениях, а мама, счастливая тем, что все благополучно окончилось, собралась уже идти ставить всем кофе, как вдруг дверь в нашу комнату без всякого стука широко распахнулась, и в комнату вошел милиционер, за ним Алексеев, а за его спиной появился Кантор — один из рабфаковцев (жилец нашей квартиры).

— Садись! — повелительно обратился Алексеев к милиционеру, указав ему глазами на кресло около стола. — Садись и составь акт. Я ответственный съемщик этой квартиры и прошу вместе с другими жильцами привлечь эту хулиганку к уголовной ответственности…

Пораженные, мы лишились дара речи.

Кантор уже положил перед милиционером лист чистой бумаги, перо и поставил рядом чернильницу, которую, видимо, заранее принес с собой.

— О чем акт составлять? — довольно равнодушно спросил милиционер.

— Как о чем? — прошелестел Алексеев, — я же говорил тебе, что эта гражданка, — он указал на меня пальцем, — все время занимается тем, что поливает головы прохожих помоями, она хулиганка! Вот и пострадавший… прошу ваших показаний. — С этими словами Алексеев вежливо кивнул Янушевскому.

— Позвольте! Позвольте! — возмутившись, заговорил Янушевский. — Здесь никакого пострадавшего нет! Это ошибка… Я вижу, что дал повод к сведению каких-то счетов и интриг. Я не понимаю, почему вы вошли без стука и привели сюда милицию? Еще раз повторяю: здесь никакого пострадавшего нет.

— А ежели нет, — так же равнодушно сказал милиционер, — то о чем же акт составлять?.. Ежели никто не пострадал?

— Как?! — подскакивая к инженеру, заговорил Алексеев. — Вы отрицаете, что она вас облила? Вы, может быть, будете отрицать и то, что вы с возмущением кричали, что позовете милицию?!

— Да… — уже смущенно ответил Янушевский. — Кричал, потому что вспылил… А потом сам просил извинения за свой крик… Я увидел чистые комнаты, остаток чистой воды в кружке… и понял, что это была случайность… К тому же эта гражданка — жена известного летчика, он сейчас в испытательном полете… Она волновалась… Я не имею к ней никаких претензий.

— Ну и кончен разговор! — хлопнув ладонью по столу, весело сказал милиционер и встал с намерением уйти.

— Не смеешь! — крикнул на него Алексеев и, пихнув в грудь, снова усадил в кресло. — Ты слышал, что гражданин подтвердил: вода была на него вылита.

— Товарищ, — благодушно улыбаясь, сказал милиционер Алексееву, — и чего вы только такую бузу затеваете. Я ведь думал — правда преступление. И зачем вы зря людей беспокоите? Меня вот тоже привели, от дела оторвали…

— Ах вот как?! — побагровев от злобы, прошипел Алексеев. — Они уже тебя купили? Только посмей не составить акта, я тебя тут же за взятку и сообщничество притяну!!! Посмотри, кто я. — И, нагнувшись к милиционеру, Алексеев стал ему показывать свои документы и о чем-то шептать.

Милиционер сначала опешил, потом вытаращил на нас глаза, сердито крякнул, подтянул для важности кобуру револьвера у пояса и снова вытаращил на нас глаза.

— Да-а-а, — медленно произнес он, и лицо его приняло злое выражение. Он поднял плечи и, как-то особенно надув щеки, взял перо, обмакнул в чернила и нагнулся над листом чистой бумаги. — Обои княгини? — еще раз спросил он Алексеева.

Алексеев, иронически улыбнувшись, кивнул ему.

— Какая чушь! — вдруг заговорил Янушевский. — Я ухожу и еще раз заявляю, что отказываюсь от каких-либо обвинений. — Он решительно шагнул к дверям.

— Гражданин, вернитесь! — грозно гаркнул на него милиционер. — Извольте предъявить ваш документ!

— Запиши! — поучительным тоном сказал Алексеев милиционеру. — И ежели он не признает себя потерпевшим, то от свидетельских показаний отказываться не имеет права. Я, как ответственный съемщик квартиры, и остальные жильцы дадим от себя характеристику этой гражданки…

Когда Алексеев, Кантор и милиционер вышли из наших комнат, отчаянию Янушевского не было границ.

— Ради Бога, не волнуйтесь! — говорил он мне. — Это дело выеденного яйца не стоит!.. Когда нас вызовут в милицию, я сам буду в роли вашего юриста-защитника, затем мы пойдем с Николаем Алексеевичем… наконец, его имя… известность…

Васильев вернулся домой, громко хохоча. Янушевский отыскал его на аэродроме и все ему рассказал. Васильев отнесся к поступку Алексеева как к нападкам злобного, мелкого животного.

Прошло несколько дней, и мы совершенно забыли об этой истории. Но увы!.. Судьба готовила нам новый «Рокамболь».

Однажды, придя домой, я застала маму в слезах.

— Китти! Китти! Как тебе не стыдно! — С этими словами она бросилась ко мне. — Ты скрыла от меня что-то ужасное. Ты не откровенна со мной!

— Я?

— Да, ты.

Мама протянула мне повестку в суд, я фигурировала в ней в качестве обвиняемой. Против моей фамилии стояли цифры параграфов Уголовного кодекса. Внизу угрожающее предупреждение: в случае неявки подлежит приводу в суд милицией.

— Что за уголовное преступление ты совершила и почему держишь это в тайне? — упрекала меня мама.

Долго мы ломали голову над тем, что означала эта повестка, а еще более над тем, какое уголовное преступление я совершила…

Меня судили в районном суде в одном из переулков Пречистенки вместе с мелкими ворами, самогонщиками и пьяницами за хулиганство.

В этот день у Васильева был ответственный полет, и он никак не мог присутствовать на суде. Тетка не пошла потому, что ей это было глубоко безразлично и неинтересно. В зале среди публики сидела рядом со мной одна мама и горько плакала.

Алексеев пришел в суд раньше нас и бегал по коридорам, ловя прокурора. Но как он его ни уговаривал, прокурор от обвинения отказался. Я сама видела, как Алексеев ухватил его за рукав и, волнуясь, что-то быстро-быстро ему говорил. До моего слуха несколько раз долетело слово «княжна», но, несмотря на это, прокурор оставался неумолим.

— Чего вы меня уговариваете? — наконец раздраженно, на весь зал сказал он. — Это дело «о стакане воды», а меня ждут дела покрупнее и поважнее. — И, отмахнувшись рукой от Алексеева, точно от назойливой мухи, ушел.