Георгий Гречко - Космонавт № 34. От лучины до пришельцев

Радиация представляет смертельную угрозу для здоровья космонавта. На Земле нас защищает атмосфера, а в космосе ее нет. Корабль из тонкого алюминия оградить от облучения не может. От протонной вспышки на Солнце нас спасали радиационные пояса Земли, а от нейтронной вспышки спасения не было. На случай, если вспышка от Солнца направляется в сторону Земли, у нас в аптечке были специальные лекарства. Но принимать эти пилюли можно было только по указанию Центра управления полетами. На Земле сперва должны были все проверить, померить и разрешить…

В полетную одежду космонавта были вшиты интегральные датчики. По возвращении на Землю их срезали и узнавали, сколько радиации мы схватили за полет. От нас эти данные скрывали. Когда я начал расспрашивать, мне уклончиво ответили, что за свой самый длительный полет я схлопотал столько радиации, как если бы одновременно прошел рентген желудка и позвоночника, которые из-за вредности делают в разные дни.

Еще одну дозу радиации я схлопотал после взрыва на Чернобыльской АЭС, когда с делегацией иностранных ученых ездил в Припять. В Киеве была радиация нормальная – 15 микрорентген, на подъезде к зоне – уже 50, а когда в зоне мы остановились недалеко от четвертого реактора, было уже 3600 в воздухе (почему-то нам не разрешали положить дозиметр на землю, только держать в руках).

По зоне нас возили в «грязном» (зараженном радиацией) автобусе. При выходе из него нас, как в аэропорту, пропускали через рамку: только искали не контрабанду, а радиацию. И нашли – один человек «звенел».

Я – лауреат Государственной премии Украины за медико-биологические исследования в Космосе. В беседе с одной сотрудницей из Украинской Академии наук я узнал, что именно в тот Первомай она (так уж совпало) исследовала влияние радиации на биологические объекты. Заодно и себя померила – звенела вся! Она знала про катастрофу и очень испугалась: «Пришла домой, сняла одежду с себя, надела чистую – звеню. Приложила дозиметр к волосам – источник в волосах. Помыла шампунем – звенит. Помыла стиральным порошком – звенит. Срезала волосы – перестало звенеть». Такая была в тот день радиация в Киеве, а дети простых людей во время первомайской демонстрации танцевали на улице…

Проблема защиты от радиации – пожалуй, самая серьезная в свете будущей экспедиции на Марс. Как чернобыльский автобус набирает радиацию, так и свинцовое защитное убежище на корабле, идущем к Марсу, вместо защиты станет источником радиации. А пересесть некуда: по дороге на Марс нет чистых автобусов. Может быть, нужно каким-то образом создать вокруг корабля аналог земного магнитного поля. Еще есть проект создания водяной защиты от радиации. Воду, наверное, можно через что-то пропустить и очистить. Но как? Это пока еще гипотеза, технического решения нет.

Может быть, поможет фармакология. На сегодняшний день космонавт защищен от радиации «только собственной спиной» – как Василий Теркин от бомбежки. Помните поэму Твардовского? Я дитя войны и когда-то помнил ее наизусть. И должен сказать, что нередко мои ощущения в космосе совпадали с эмоциями бойца Василия Теркина. Помните, Теркина спросили: «Сколько раз ходил в атаку?» А он: «Так, случалось иногда». Очень точная интонация! Это и про нас, космонавтов…

Наука не решила проблемы радиации. Может быть, придется прибегнуть к народному средству: «Истопник сказал, что „Столичная“ очень хороша от стронция» (А. Галич). Это не шутка. Один ликвидатор Чернобыльской аварии рассказывал мне, что ему помог выжить… самогон. Все те, кто работал рядом с ним, – умерли, а он выжил, потому, что на Атомную станцию его призвали сразу после обильного свадебного застолья с самогоном.

В отчетах о полетах я не прибегал к дипломатии, писал правду. И за это мне доставалось. Например, мы с Юрой Романенко, в основном по моей инициативе, написали 250 замечаний по полету, причем большинство мелких. Станция «Союз-6» была новая, все естественно. Где-то заусенцы, можно порезать палец. Где-то гайка так закручена, что хоть зубами откручивай. Были и более серьезные замечания. Специалисты обычно говорят: мы все устраним, только не пиши. Один раз, в первом полете, послушался их – ничего не устранили. В следующем полете уже говорю: «Нет, ребята, знаю я, как вы все устраняете». В результате все оказались хорошие – замечаний не пишут, а я плохой. Эти же специалисты экзамены принимают, долбают меня. Мало кто любит правду без дипломатии.

В третий раз я совершил полет в 1985-м году. К тому времени мне стукнуло 54 года. Для Советского Союза это был рекорд, никто у нас в таком возрасте в космос не летал. Только один такой дурак нашелся на весь Советский Союз! Наш генеральный конструктор Валентин Петрович Глушко любил рекорды. Такой у него был недостаток, переходящий в достоинство, потому что «пиар» шел на пользу не только ему лично, но и всей отрасли. Надо сказать, что Валентин Петрович был очень внимателен к наградам, к признанию своих заслуг. При этом был выдающимся ученым и создал лучшие в мире ракетные двигатели.

Глушко видел меня будущим мировым рекордсменом, старейшим космонавтом – и моя кандидатура на полет до поры, до времени сомнений не вызывала. Но американский астронавт Карл Гордон Хенице в июле 1985-го слетал на Челленджере в возрасте 58 лет. А потом, уже много лет спустя, когда в живых не было ни Глушко, ни Хенице, в космос полетел Джон Гленн – первый гражданин США, совершивший орбитальный полет. Тот его первый полет состоялся 20 февраля 1962 года. Второго полета он ждал аж 36 лет! И было ему в 1998-м году 77 лет. Гленн на десять лет старше меня.

А самым молодым человеком в космосе до сих пор остается наш Герман Титов – во время уникального полета в августе 1961 ему было 25 лет.

В 1983-м году мы узнали, что Хенице назначен к полету, а он был на пять лет старше меня… Тут у Глушко могли возникнуть сомнения – так ли безупречна моя кандидатура? Если в 77-м желающих на трехмесячный полет не было, то тут быстро появились желающие слетать на неделю на Салют-7. Говорили: Гречко слишком грузный! Гречко слишком старый! У него кости не выдержат! Только, прости Господи, эксперимент с труппами моего возраста и моей комплекции, который специалисты провели специально для меня, доказал: кости выдержат.

А что касается комплекции… Когда-то я был высоким и стройным, а потом погрузнел… Мне позвонил Глушко, спросил про вес. Я гарантировал ему, что за полтора года сброшу вес до полетной нормы. Вес космонавта важен при посадке. Все рассчитано на жесткий удар о землю – на случай, если не сработают двигатели мягкой посадки. Кстати, худший удар – о мокрый песок, это хуже, чем приземление на камни.