Юрий Лощиц - Кирилл и Мефодий

Ещё живя на Малом Олимпе, братья могли слышать старое монастырское предание: Вифинию, в том числе Никею, по дороге из приморского Эфеса навестил когда-то сам апостол Андрей. Именно отсюда начался его путь в Скифию. Надёжность предания удостоверяла житийная книга, которую о Первозванном и его хождении написал монах и пресвитер Епифаний, тоже насельник Горы. Вряд ли братья успели застать в живых высокоучёного инока. Над своей книгой он трудился ещё в первой половине века, совершив перед тем путешествие по «скифским» дорогам апостола, морским и сухопутным.

Теперь, собираясь в те же края, братья, надо думать, сделали всё возможное, чтобы раздобыть труд Епифания в качестве надёжного путеводителя. Дело в том, что добираться до Херсона им предстояло той самой морской дорогой, какою двигался когда-то апостол, а по его следам и Епифаний.

Понт Эвксинский веками, даже тысячелетиями приучал мореходов жаться ближе к берегам, и не только в пору зимних ненастий. Известные древние и средневековые описания плаваний, периплы, карты и лоции подсказывали исключительно прибрежный характер черноморской навигации. Правилу этому следовали не только опасливые купцы. Чаще всего не пренебрегали им и вожаки военных предприятий. Чтобы попасть от стен Царырада в Керчь или тот же Херсон, веками пользовались двумя хожеными водными путями: вдоль западного, фракийского берега, либо вдоль южного, малоазиатского, и далее восточного, кавказского. Хотя « Житие Кирилла » на этот счёт молчит, почти нет сомнения, что братья избрали второй путь, несмотря на его в два раза большую протяжённость.

Он выглядел предпочтительнее не только в силу своей большей обжитости. Это был, прежде всего, наиболее освящённый путь, в христианском понимании святости. Он был связан с именами великих светочей веры, начиная от первых апостолов — не одного лишь Андрея Первозванного, но и Симона Кананита, — затем великих учителей и Отцов Церкви, таких, как Иоанн Златоуст, Максим Исповедник, и кончая святыми, совсем недавно просиявшими, — Георгием Амастридским, Стефаном Сурожским, Иоанном Готским [5] При определении наиболее достоверного маршрута плавания, избранного братьями, автор этих строк учитывал также, что в письменном наследии Константина-Кирилла есть, по крайней мере, два сочинения (о них позже), в которых со знанием дела перечисляются народы кавказского берега Понта, принявшие христианство. Эти сведения не похожи на справки, добытые с помощью карт и трактатов по географии. Они несут на себе отпечаток непосредственного знакомства Философа с населением восточных окраин византийской ойкумены. .

Правила благочестия, обязательные для путешественника-христианина, а уж в первую очередь для странников, облечённых важной духовной миссией, подсказывали череду желательных остановок. К немалой радости братьев, стоянки обычно совпадали с нуждами самих корабелов. Или купцов, если из Босфора они вышли на торговом судне.

Одной из первых пристаней в такой череде для Мефодия и Константина могла стать богатая портовая Амастрида. В стенах главного здешнего храма хранились мощи святого Георгия, архиепископа Амастридского, возле которых однажды чудесным образом были вразумлены пришлые варвары-грабители. Какие? Горожане называли их то скифами, то росами. А когда случилось само нападение? Подсказывали: уже в нынешнем веке. Об этом и житие святителя Георгия сообщало. Не шла ли речь в житии о людях того самого народа Рос, который совсем недавно стоял громадным воинским табором под стенами Константинополя?

Новые бухты, причалы, долгие ночи, краткие дни, названия городов и городков — всё до зевоты привычно зрению и слуху понтийских морепашцев… Но братьев дорожное однообразие нисколько не смущало. Каждое новое имя, название напрягали память: они идут морем апостольским, морем андреевского креста. Гераклея, Синоп, Трапезунд, от которого Андрей посуху, через Пафлагонию и Каппадокию вернулся было в Иерусалим, чтобы через время снова прийти сюда же и продолжить прерванное на время шествие. Потому что это был его, Первозванного, особый «скифский жребий», как о том сказано у самых первых историков церкви — Оригена и Евсевия. Это была на его долю выпавшая, его попечению порученная сторона земли, самая отдалённая, самая неведомая, лишь за ближние неровные края кое-как ощупанная робкими пальцами заблудившихся скитальцев.

А Иоанн Златоуст? И он, великий сотворец Божественной литургии, однажды оказался на кавказском берегу Понта. Пусть прибыл сюда не по своей воле, пусть подвергнутый несправедливой царской опале, но и он наверняка многократно вспоминал здесь, в Армении, а потом в Иверии, об апостольском жребии галилейского рыбаря Андрея. Как братьям ведомо было, Златоуст, отзывавшийся на любой вопль язычников о вере, не оставлял пастырской заботой и задунайских скифов, посылал и к ним учителей. Пусть они позже иных приходят к Спасителю нашему, но Он и последних принимает как первых. В своём потрясающем по силе воздействия «Огласительном слове», читаемом в ночь пасхального торжества, не о тех ли скифах и говорил Златоуст, пророчески называя их людьми одиннадцатого часа? Потому что яснее иных провидел: жребий апостола Андрея не иссяк, не прерван его мученической кончиной.

Берега Иверии, Фасис, Великий Севастополь, Зигхия, Авастия… Каждая встреча — прибыток радости. И здесь уже со Христом живут люди и поют ему на своих наречиях: армяне, иверийцы, абхазы…

Но, наконец, и пролив между кавказским и таврическим берегами. На кавказском лежит старая Томитарха, и на её причальных мостках, на улицах уже расхаживают по-хозяйски, приглядываются к странникам хазарские купцы. Человеки разговорчивые, смешливые, общительные, будто готовые всю свою жизнь задаром расстелить напоказ, как вдоль прилавка расстилают щедрым движением тяжкий шёлковый свиток. Почти тут же выясняется, что они и по-славянски говорят бегло, ловко. Будто хотят намекнуть остреньким прищуром: всё-всё знаем, про всех-всех. И про вас тоже…

Вполне хазарским на берегу противоположном выглядел и Боспор Киммерийский. А далее — почти опустевшая Феодосия…

И опять находили братья поддержку своей любознательности в книге Епифания: «…мы с большим рвением проводили разыскания относительно местных святых, и есть ли где мощи, и много мощей нашли, а куда не успели, о том тщательно расспрашивали встречных и радостно внимали».

А вот вырастает за правым бортом крутая прибрежная скала, и видны уже притулившиеся к её подошве собор, жилые стены, крыши… Сугдея. Сурож.

Мощи святителя покоятся под тяжкой, ровной, как столешница, цельнокаменной плитой престола. Из строк «Жития Стефана Сурожского», из устных преданий о нём сплетается ткань неприхотливого в своей простоте рассказа… В Суроже приключилось подобное тому, что слышано в Амастриде: разбойные пришельцы-росы со своим вожаком подвергли Сурож разграблению, вломились и в Софийский собор. Но в его стенах какая-то страшная сила вдруг хрустнула шейными позвонками вожака по имени Бравлин, развернув его лицом к собственной спине. В ужасе он взмолил святого о пощаде, пообещав, что все его воины тотчас крестятся.