Эмир Кустурица - Эмир Кустурица. Автобиография

— Я пойду домой пешком, вдоль моря, — говорит она мне, — а ты, если вернешься поздно, возьми ключ, вдруг я уже буду спать.

Я смотрю, как она спускается по ступенькам и удаляется в сторону моря, затем медленным шагом подхожу к почтовому отделению и встаю там, где Сенка не может меня видеть, когда сидит на своей скамейке возле туннеля. На той самой скамейке рядом с узкоколейкой, где когда-то она сидела вместе с отцом. Она курила свои сигареты «Югославия», он смотрел вдаль, и оба боролись с болью, которую причинила им война. Жизненные невзгоды не обходили их стороной, но война была самой большей из них.

Теперь моя мать сидит на этой скамейке в одиночестве. Она закрывает глаза и погружается в мечты. Глядя на эту сцену, я спрашиваю себя, о чем может мечтать моя Сенка. Она не знает, что я стою здесь и наблюдаю за ней. Сенка не спит, как сказал мне один старый друг. Она курит, прикрыв глаза. Ее глаза закрыты, но она не спит. Она словно ведет с кем-то только ей слышную беседу. И этот кто-то хорошо ей знаком. «Может, она теряет рассудок? — думаю я, глядя, как шевелятся ее губы. — Или она вступила в какую-нибудь секту?» Ну что за глупости приходят мне в голову! Горе мне! Пожилая дама не спеша завершает безмолвный диалог, встает, собирает свои вещи и направляется к дому.

Мы вместе смотрим вечерние теленовости, пока я поедаю оладьи. По телевизору не показывают ничего нового. Двусторонние отношения, санкции, отключение электричества и воды в Черногории. Необходимость сокращения ядерного вооружения в мире.

Сенка полна решимости довести до конца свое расследование о моей политической принадлежности.

— Ну теперь-то признайся честно, — настаивает она, — ты ведь знаешь, как говорят древние: признаться — это уже наполовину получить прощение. На чьей ты стороне? Есть ли доля правды в том, что рассказывает соседка, эта сплетница с одиннадцатого этажа, утверждающая, что ты с Милошевичем занимаешься бизнесом на Западе?

Я от души смеюсь над нелепой выдумкой. Однако мне не хочется, чтобы этот разговор, который можно озаглавить «На чьей ты стороне, сынок?», завершился ничем.

— Мне нравятся логичные и сильные люди, как и тебе, Сенка.

— Не шути, ты уверен, что он такой? Президенты Америки, России, Китая — сильные люди. Но только не президент Югославии.

Я познакомился с ним по телефону. В 1988 году должна была состояться премьера фильма «Время цыган». Пойти на этот разговор меня толкнула моя эгоцентричная натура — а когда речь идет о фильме, я вообще не могу ее сдерживать.

Директор «Beograd Film» Мунир Ласич не дал разрешение на то, чтобы премьера состоялась в центре «Сава» [109] Культурный и деловой центр Сербии, один из крупнейших в Европе, чья деятельность включает в себя организацию конгрессов и всех видов художественных встреч и событий. — Примеч. пер. , тогда как все кинозалы Белграда были уже наполовину разрушены. Он предлагал вместо этого зал кинотеатра «Козара». Оля Варагич, продюсер фильма «Время цыган», знала, что только новый глава Центрального Комитета Союза коммунистов Сербии сможет противостоять Ласичу и решить эту проблему.

— Мне стало известно, что вам нужна помощь, — раздался в трубке звучный голос.

Я находился в Нью-Йорке. Едва проснувшись, я взволнованно объяснил ему, что единственным местом, где может пройти настоящая и достойная премьера этого фильма, является центр «Сава».

И премьера состоялась в центре «Сава».

— Допустим, но зачем по таким вопросам нужно дергать первое лицо государства? — наивно спрашивает Сенка.

— Потому что второму никто подчиняться не хочет. Лишь слово первого имеет значение.

Сенка рассмеялась, а я вспомнил о «Папе в командировке». Если бы тогда не было Миры Ступицы, имевшей влияние на своего мужа Цвиетина Миятовича, бывшего в ту пору президентом, «Папа в командировке» никогда бы не увидел свет.

— На чьей ты стороне, сынок? Не уходи от темы.

— Когда Милошевич пришел к власти, словенцы первыми начали кричать, что на Балканах появился новый Гитлер.

— Так и есть, — говорит Сенка.

— Мне было сложно смириться с тем, что именно словенцы называли Милошевича Гитлером. Поскольку сейчас, из документальных фильмов, стало известно, что Гитлера встречали в Мариборе [110] Второй по величине город Словении. как великого полководца. Они встречали его так, как позже принимали Тито, которого те же самые словенцы принялись пинать ногами, когда им приспичило войти в Европу. Чтобы туда попасть, следовало избавиться от византийского Белграда. А также пролить немного крови. Десяток обугленных коров, показанных по CNN , три-четыре горящие машины. Именно в этот момент во мне начал расти идиот.

— Ты хочешь сказать — политический идиот? — шутит Сенка.

Я ничего не имею против ее иронии.

— Именно. Отец говорил мне, что без Милошевича партизан клеймили бы прямо на улице.

— Мне нравилось, что он был настоящим югославом, — произносит Сенка.

— Еще одна причина для того, чтобы я был на его стороне.

— Тогда, сынок, скажи мне откровенно: ты ему что-нибудь должен?

— Я должен ему свою национальность, и это не пустяк!

— Перестань, пожалуйста, у тебя в Белграде полно друзей! Можно подумать, что это он дал тебе твой паспорт.

— Но без его ведома я бы его не получил.

— В мире нет ни одной страны, где тебе отказались бы выдать паспорт. Впрочем, ты можешь ему его вернуть.

— Да, Сенка, но я этого не хочу. Я хочу хоть немного походить на твоего Владо.

— Прежде всего, он не мой Владо. А во-вторых, мой мальчик, хватит делать из меня глупую упрямицу!

— Во всем этом, Сенка, есть одна несостыковка.

— Только одна? — насмешливо произносит Сенка.

— Со временем стало ясно, что он сильно отличается от того, кем казался вначале. Он выглядел человеком, имеющим идеалы, но на деле оказался обычным функционером.

— Совсем как твой дядя Любомир Райнвайн, муж Бибы. Единственное отличие, что Милошевич не носит усов.

— Да, что-то в этом роде. Когда я понял, что у него нет конкретного плана, во мне пустил ростки этот самый Владо. Настоящий мужчина, верный своим принципам. Никогда я не стану опровергать того, что сказал однажды, даже за большие деньги!

— И что же ты сказал?

— Что он хороший, разумеется!

— И тогда он им был?

— Он был день хорошим, день плохим. А я, бедная моя головушка, остаюсь верен своим словам, и неважно, что происходит на самом деле. Перевороты, без которых не бывает ни политических деятелей, ни политики, не имеют значения. Дело даже не в нем, а в тебе самом. Об этом пишет Андрич. Он тоже перешел на эту сторону. На сторону Востока. Потому что именно Восток страдает больше всего. Когда человек выбирает свой путь, логично, что он отправляется к тем, кто больше других нуждается в поддержке. В этой истории, моя Сенка, Милошевич был одинок, его никто не поддерживал, и мне это нравилось. Впрочем, в тысяча девятьсот четырнадцатом году Милошевича не было, а великий переворот все равно случился. В тысяча девятьсот сорок первом году его тоже не было, и какие творились ужасы!