Эльза Скиапарелли - Моя шокирующая жизнь

Фетровая шляпа и бант работы Дома моды Эльзы Скиапарелли из коллекции Билли Боя, 1949. Публикуется впервые. (Из личной коллекции Александра Васильева)

Бесчисленные кинокомпании построили свои павильоны перед моими окнами. Звезды, мужчины, и женщины, молодые звездочки репетировали под моей вывеской. Однажды приехала немецкая компания с насосом и пожарными шлангами и направила струи воды из Сены в сторону бутика. Клиенты, в наши дни уже не столь многочисленные, пригнулись под душем, стараясь не промокнуть до костей… Я бегом спустилась и попросила полицейского прекратить этот потоп.

«Но, мадам, – ответил он, – если туалеты дам будут испорчены, они придут к вам и закажут новые, это будет прекрасная сделка!»

Испорченные платья всегда напоминают мне пьесу Сартра [193]«Дьявол и Господь Бог», для которой мне заказали сделать костюмы. Это была необыкновенная пьеса, поставленная и сыгранная необыкновенным образом. Впрочем, драматургия Сартра всегда вызов. «За запертой дверью» – моя любимая пьеса вот уже десять лет, я видела ее шесть раз и с удовольствием прослушала бы снова некоторые отрывки.

Итак, Симона Беррио [194]и Луи Жуве [195]заказали мне костюмы для спектакля «Дьявол и Господь Бог», кстати говоря, одна из последних пьес, поставленных Жуве. Там было почти восемьдесят костюмов, некоторые из шелка, бархата или меха, другие из мешковины. Но все претерпели одну и ту же участь: их топтали ногами, вываляли в грязи, порвали, разорвали на куски, пока они не стали похожи на лохмотья. Позже любительская труппа отказалась от них после благотворительного представления в деревне. Всякий раз, когда я делала костюм, его находили слишком прекрасным, и я все время спрашивала себя, почему мне доверили эту работу, одновременно возвышенную и оставляющую чувство разочарования.

Во время репетиций Жуве рычал как Юпитер [196], а художник Лабисс [197], Симона Беррио и я обсуждали проблему богатства и бедности. Пьер Брассёр [198], обладавший зычным голосом, один из самых мужественных французских актеров, старался прервать нашу болтовню. Каждый день он требовал другой костюм; но был так естествен и зажигателен, что никто на него не сердился. Мария Казарес [199], молчаливая и замкнутая, держалась в стороне, а Вилар [200]изо всех сил старался казаться любезным. Распределение ролей, само по себе великолепное, столкнулось с большими трудностями, связанными, без сомнения, с сюжетом пьесы. Единственный день, когда мы расслабились, был связан с приходом улыбающейся Ингрид Бергман, которая хотела сфотографироваться на сцене. Спектакль «Дьявол и Господь Бог» стал сенсацией, и Сартр оказался победителем, посмев всколыхнуть мутную воду. Потревожь мутные воды – они сами собой становятся прозрачными…

Другая пьеса, посвященная теме отчаяния (на этот раз оно вызвано не высшими силами, но интригами людей), – «Консул» Менотти [201], совершенно незнакомого любителям театра.

Лично я слышала его «Медиума» в маленьком театре в Колумбийском университете. Публики на этом ярком представлении было немного, но она была не совсем обычная. Большинство зрителей были настроены скептически, и стиль молодого итало-американского композитора приводил в недоумение любителей классической оперы. Со своей стороны, я всегда ненавидела оперу и считала ее зрелищем устаревшим. Сама опера как жанр устарела на целый век, а что касается музыки, ее можно слушать по радио. Либретто обычно представляет собой нелепость, это не осмелишься прочитать даже отсталому ребенку, а интеллект любого взрослого грубо оскорбляет. Менотти написал свой собственный текст, осмелился придать словам смысл и представить все это публике, и она должна быть ему за это благодарна.

Когда «Консул» поставили в Париже, оперы Менотти шли одновременно в пяти театрах Нью-Йорка. Я присутствовала на премьере в «Театре Елисейских Полей», в обществе дипломата, когда-то занимавшего пост консула. Я была потрясена и духовно и физически этой пьесой, говорившей об унизительных правилах, которым должен подчиниться человек при получении паспортов и виз. Поскольку я прекрасно знала те превратности, с какими сталкиваешься в подобной ситуации, и ненавидела их всей душой, то была довольно восприимчива. Вторжение в частную жизнь с одной лишь целью – исполнить формальности приводит меня в отчаяние. Человек вынужден просить разрешения, чтобы прогуляться в этом мире, а ведь он должен быть свободным и открытым для всех. Рабское отношение к паспортам пришло к нам от русских, они их уже требовали до войны 1914 года.

Документы… еще документы… всегда документы! Робот-секретарь консула размахивает ими во все стороны и автоматически ставит на них штампы. Героиня, которой отказано, кончает жизнь самоубийством и поднимается на небо, но здесь от нее снова требуют документы. От волнения она теряет их и не знает, куда идти дальше. Я поворачиваюсь к своему другу-дипломату.

«Не говорите ему ничего! – прошептала его жена. – Один человек, которому он был вынужден отказать, когда был консулом, покончил с собой… вот точно как эта женщина на сцене». Конечно, он действовал по приказу, но он все равно страдал…

Затем вся труппа пошла ко мне ужинать, как часто делали большие балетные компании, например труппа Вирджила Томсона [202]и другие. В тот вечер и автор, и актеры были очень спокойны, только Патриция Невей [203]неестественно бледна: роль требовала от нее чрезмерных усилий. После таких эмоций мне было трудно ощущать себя как обычно в удобной обстановке своего дома, за шампанским и паштетом из гусиной печенки. Одна мысль, что тебя, твою личность могут внезапно подвергнуть давлению, принудить выставить свою личную жизнь напоказ перед чужими людьми, вызывала у меня глубокую тоску.

В 1952 году мое привычное путешествие в США непредвиденно превратилось в целое приключение. Незадолго до этого я встретила в Париже Франциско Бандейру де Мело, более известного под именем Ассиса де Шатобриана (или Шато). Сеньор Шатобриан – владелец более двадцати пяти газет и журналов в Бразилии, а также нескольких каналов радио и телевидения. Он занимался также основанием больниц, этот человек умел не только зарабатывать деньги, но и тратить их на благо других. Сильная личность, ему был свойственен юношеский пыл, и кровь быстро бежала у него в жилах.

Русская манекенщица Варвара Раппонет в прогулочном платье от Скиапарелли, Париж, 1950. Публикуется впервые. (Из личной коллекции Александра Васильева)