Эльза Скиапарелли - Моя шокирующая жизнь

Сотрудники Дома моды Скиапарелли на празднике Св. Катерины, покровительницы портных. В центре – ассистент Эльзы Скиапарелли, будущий великий кутюрье Юбер де Живанши, Париж, 1949. (Из личной коллекции Александра Васильева)

Я видела Барбару Хаттон [187], которой не разрешили войти в «Ритц», потому что на ней были теннисные шорты; Эву Перон [188], приехавшую прямо с самолета в огромной шляпе как ореол. Для ее приветствия привезли в грузовиках детей из аргентинской колонии в Париже, которые размахивали флагами и пели патриотические гимны, а для нее принесли фантастическое количество белых цветов. Несмотря на свою политическую карьеру, Эвита обожала драгоценные украшения и туалеты, но не пошла выбирать сама, а приказала принести.

Я была приглашена к ней, но не пошла. Некоторым кутюрье и ювелирам предписали быть в определенный день и час. Примерщицы, манекенщицы одевались, а специально назначенная продавщица нетерпеливо стояла в уголке с блокнотом и карандашом. В воздухе клубилась возможность огромных, миллионных заказов – ведь все латиноамериканцы сказочно богаты!

Беттина Грациани в костюме от Скиапарелли, Париж, 1950. Фото Ирвинга Пенна

Сидя в кресле, сеньора Перон приготовилась смотреть и, может быть, покупать, но в этот момент священник в черной сутане, который всегда ее сопровождал, что-то прошептал ей на ухо. Никто не понял, что он ей сказал, но Эва немедленно встала, попрощалась с присутствующими и покинула комнату. Интересно, был ли с ней священник, когда некоторое время спустя она появилась в Риме на террасе Квиринала и приветствовала восторженную толпу. Какой-то неизвестный поклонник выкрикнул из толпы:

– О, прекрасная шлюха!

Она тигрицей повернулась к генералу Грациани, который стоял рядом с ней:

– Но, генерал…

– Спокойно! – сказал он. – Меня называли генералом с двадцати пяти лет, и я никогда на это не жаловался.

Из своего окна я наблюдала приезд Чарли Чаплина. «Юманите» посоветовала своим читателям пойти его приветствовать, и девять человек из десяти были мужчины! Моя самая давняя продавщица Мишель, увидев это, воскликнула: «Вот, Франция за работой!»

У Чарли были сложности с Америкой, и потому такой прием был весьма удивителен. Его приняли как королевскую персону. В день его приезда президент Ориоль [189]пригласил его на завтрак в Елисейский дворец, а на следующий день в его честь устроили что-то вроде гала-концерта в «Комеди Франсез». Его сопровождали, как короля, до президентской ложи шесть лакеев, одетых с ног до головы в белое и в лодочках с пряжкой, они несли серебряные подсвечники. Позднее в тот же вечер в его честь давали прием в роскошном особняке «Ламбер» [190], где просторные галереи украшены фресками Лебрена [191].

Я сидела вместе с другом в отдаленном углу, слуги принесли стол, сервированный драгоценным серебряным столовым прибором, предназначенным для Чарли Чаплина. Он вошел и начал прием, ему представили самых красивых женщин, и каждая одну-две минуты наслаждалась его высоким присутствием, затем уступала место следующей. Ошеломленная, я глядела во все глаза, как одна из красавиц сделала реверанс – ее никто не научил, какую позу следует принять в подобной ситуации.

Чарли Чаплина я знала в Лондоне и часто ходила с ним в ночные клубы и маленькие рестораны, где его окружали любовь и восхищение, я разделяю их, и они мне понятны. Пока он был в Париже, я все время ожидала, что он, как фокусник, вынет откуда-то шляпу-котелок и палку и вновь станет самим собой. А комедия, разыгранная «Юманите» на Вандомской площади, в Елисейском дворце и в «Комеди Франсез», сама по себе не только его унижала, но и делала… смешным.

Однажды я посмотрела в окно и увидела маленький «ситроен», а на нем транспарант: «Путешествие вокруг света. Пять долларов. Тел.: Гобелен 31–53». Меня это сразу же заинтриговало, и я принялась названивать по этому телефону, но тут мой взгляд упал на письмо от одного египтянина по имени Корейж, которое пришло в то же утро. Этот человек просил меня, не сделаю ли формы для шести студентов – четверых юношей и двух девушек, – которые намеревались совершить кругосветное путешествие, имея при себе только по пять долларов. Мой тогдашний управляющий, не обладавший большим воображением, уже ответил на это предложение отказом. Я заставила немедленно догнать автора письма, он в сопровождении еще одного студента нерешительно задержался на пороге комнаты. Я приняла их в своем кабинете, и они очень смутились, потому что в отличие от моей мастерской он был очень красив и производил сильное впечатление…

Для своего большого приключения они мечтали одеться как средневековые сеньоры, но я их отговорила. Была ли я права? В моем воображении почему-то возник образ служащего австралийского аэродрома, он поднимает глаза и видит группу захватчиков с перевязями, мечами на боку, спускающихся с самолета… Я выбрала им зеленый цвет и сделала не столь броские костюмы, предназначенные и для холодной и для жаркой погоды. Костюмы выглядели неплохо, мы пришили сверху эмблему – ласточку. Я завидовала участникам этого приключения и чуть не попросила взять меня с собой.

Последнюю ночь перед путешествием они провели на площади Сорбонны, чтобы все другие студенты узнали об этом приключении, братском путешествии вокруг света. Они пересекли пятьдесят стран: иногда работали, чтобы пропитаться; иногда путешествовали автостопом; иной раз их щедро поддерживали; бывало, почти умирали от голода. Пять долларов в кармане и большие надежды сделали свое дело: эта группа студентов, не говоривших почти ни на одном языке, кроме французского, сделала больше для укрепления дружбы и взаимопонимания между народами, чем шумные и многолюдные акции.

Менее чем через год они вернулись, и это было доказательством, что симпатия всего мира помогла им быстро проделать путешествие. В своем рюкзаке г-н Корейж принес мне подарок, очень меня тронувший, тем более что был очень тяжелый: большую деревянную пепельницу с выгравированной на ней коровой, а на дне – надпись, свидетельствовавшая, что эта вещь подарена вождем игоротов, племени с острова Люсон, недалеко от Манилы, «охотников за головами», как они себя называли. Этот неожиданный сувенир стоит у меня на баре между статуей Мей Уэст и несколькими афишами «Фоли-Бержер» работы Шере [192].

Из своего окна я заметила все увеличивающееся число автомобилей, поставленных так плотно друг другу, что я спрашивала себя, как водителям выезжать. «Паккард», «кадиллак», «роллс-ройсы», маленькие «остины», «симка», «ситроены», несколько «мерседесов» и «альфа – ромео», забившиеся в углы всегда многочисленные «веспы»… Все это вместе – миллионы, сотни миллионов франков… Что это, возвращается богатая жизнь или люди поняли, что бесполезно копить деньги, пусть дети заботятся о себе сами? Мы далеки от китайской пословицы: «Мой отец посадил сад. Я сижу в его тени. Мой сын срубит деревья, чтобы обогреться». У нас нет тени, где можно укрыться, и мы вынуждены рубить деревья еще до того, как они вырастут и будут хорошо гореть.