Геннадий Моисеенко - Эпоха победителей. Воспоминания пламенных лет!

Мы собираемся. Мать плачет – уезжаем в неизвестность, грузим вещи в вагоны, за Днепром слышен нарастающий гул канонады. Поезда с беженцами под прощальный гудок паровоза уходят на Харьков, оставив полупустые перроны и одиноких провожающих. Под Харьковом бомбежка, разбросаны вагоны разбитых эшелонов, плачущие, бегущие в разные стороны люди, женщины прижимающие детей к земле, и крики: «Илья пророк», громовержец и заступник, защити, спаси, закрой нас от огня и пламени».

Спрашиваю у стариков, кто такой «Илья громовержец»? Слышу ответ: «Это Великий вождь, собирающий силы под Москвой, чтобы огнем и мечом поразить врага, это Верховный главнокомандующий – Сталин!»

Поезд застрял в степи, перед маленьким разбитым полустанком: стоим на открытом месте рядом с санитарным эшелоном, из которого вышли легко раненные, расположились на груде лома и разбитых вагонов, вертят самокрутки и задумчиво слушают тихий голос гармони. Бомбежка и бой – это бомбежка, а гармонь – это гармонь. Пока есть жизнь – есть гармонь.

Появился начальник караула полустанка, старший лейтенант, с усталым видом школьного учителя, с опухшими от бессонницы глазами, с глухим, каким-то надтреснутым голосом.

– Чего стоим, – старшой? – заговорили солдаты.

– Танки где-то прорвались, не дай бог сюда, у меня солдат то всего взвод, – как-то буднично заговорил он. Выдвину этот взвод вперед, для прикрытия и все. А там, что получится? На Москву вам, наверное, не пройти. А куда вас деть и сам не знаю.

Танки появились на горизонте. Угрожающе развернулись, показали свои кресты на броне, развернули башни и лениво плюнули снарядами, не целясь, так, для острастки, в сторону эшелонов.

Старший лейтенант с двумя солдатами и ящиком противотанковых гранат, с резким напряжением предчувствия близкого боя, просил раненых:

– Братцы, помогите. Братцы, сами не сдюжим. Братцы, ради всех Святых!

Деловито раздавал гранаты. И звал на смерть, как на обычную работу.

– Братцы, умирать, так не впервой, авось сдюжим, – заглядывал он им в глаза.

– Пацанву жалко. А так – хрен бы с ним! А, братцы? Я вам и пару ПТР дам, неплохое противотанковое ружье, бей по гусеницам и боковой броне, и танк одолеешь, только не робей!

Они ушли, молча, на ходу поправляя бинты, подтягивая пояса и рассовывая гранаты по карманам. Уходили они как-то сурово и буднично, как на тяжелую, но крайне необходимую работу.

Танки быстро продвинулись вперед, замерли, ответили уже прицельным огнем орудий на залп наших ПТР и, обстреляв беглым огнем эшелон, круто развернулись и ушли в сторону Харькова.

Паровозы прокричали: «НЕ пройдем! Не пройдем!» – Лязгнули буферами. Народ бросился к эшелонам, быстро заполняя вагоны. Паровозы сдали назад. Остановились. Прокричали:

«На Кавказ! На Кавказ!» – И начали медленно набирать скорость, уходя от ставшего таким опасным, полустанка.

Уезжаем на Кавказ, уходим от бомбежек, пролетают степные просторы. На станциях все бегают на вокзал за кипятком, получают гороховый суп и хлеб, торопятся, кричат, боятся опоздать, отстать от поезда.

Прибывают эшелоны: пассажирские, товарные, открытые платформы с цветастой женской и детской массой, в уже по-осеннему прохладное время. Люди с платформ штурмуют поезда, тамбуры, заполняют проходы. Народ, снявшись со своих мест, отступает на Восток от грохочущего и приближающегося фронта.

Наш поезд загоняют в тупик. Все взволнованны, суетятся, выглядывают из вагонов, спрашивают:

– Что такое, что такое?

Пожилой усатый железнодорожник в промасленной форме, деловито простукивающий колеса, важно запрокинув голову, разъясняет:

– Пропускаем встречный. Воинский!

Проносятся встречные с пушками на платформах, с солдатами в проемах дверей, прощально машущими нам рукой. Деловито стучат колеса встречных.

– К фронту! К фронту! К фронту. На смерть! На смерть! На смерть!

На смерть они идут просто. Надо остановить немецкие танки. Надо и всё! Это потом власть в великой стране захватили маленькие карлики. Смерть великих людей оплевали. Придали ей форму мелкотравчатой политики, борьбы за должности и оклады, за дачи и обогащение. А тогда они делали своё дело! Немецкие танки не пройдут! Не пустим! Не дадим! Сурово говорили их прощальные взгляды.

Тогда мы жили под вой снарядов, но жили без теперешнего надрыва и отчаяния. Собирали эшелоны и снова в путь. Меняли на полустанках вещи, которые казались теперь не нужными, на хлеб и овощи, смотрели на небо – нет ли самолетов, слушали его:

– Это завывание, – прошел мессер. Это падающий свист – Юнкерса.

– А это, деловито жужжа, как осенние шмели, подходят наши истребители – ястребки (ЯКИ). Они ищут свои цели и вступают в бой, отгоняя немцев от эшелона. Боимся налетов. Бегаем, торопим машиниста – скорей, скорей уйти от ставшей такой опасной станции.

Машинист и сам с тревогой поглядывает на небо и ждет разрешение на выезд. Наш пассажирский поезд, по тем временам роскошь. В него вечно на полустанках набивается много народу. В вагоне становится душно от скопления людей и человеческого пота, невозможно ни жить, ни ехать. Есть приказ:

– Посторонних людей без разрешения коменданта не брать.

Говорят, немецкая агентура уже не раз пыталась посеять панику, встраиваясь в наши ряды, проникнув в вагоны, и не только к нам, беженцам, а главное в воинские части. Врезаться в головную часть воинской колонны на марше и увести её с намеченного маршрута, создать неразбериху. Это было главной задачей одной из специальных абверкоманд отдела «Ост» германской разведки.

В наш поезд подсаживаются несколько инвалидов. В вагоне молодой одноногий инвалид, с подвязанной ногой, на костылях, вынимая финку, пугает пассажиров.

– Уходите из эшелона – ночью будет резня.

Кто-то бежит к начальнику эшелона. А это бывший сотрудник обкома, а теперь капитан Дейнека. Он появляется с двумя солдатами, с винтовками наперевес. Инвалид сразу умолкает, начинает суетиться.

– Мы что? Мы ничего. Мы пошутили. У нас даже финок нет.

– Вот посмотрите, – выворачивая карманы, он жалобно обращается к публике. Но начальника эшелона не проведешь, он резко рвет повязку на ноге инвалида и выбивает ногой костыли. Оказывается – инвалид липовый. Порядок восстановлен, и поезд выпускают до следующей – Узловой станции. На Узловой нас уже ждут эшелоны с раненными красноармейцами. Эти эшелоны, состоящие из открытых платформ, ушли от артобстрела, от самой кромки боя. Нам объявляют:

– Скоро придем на Узловую и у нас есть приказ «Верховного»: «Все пассажирские поезда, в зоне боевых действий, отправить под создание фронтовых госпиталей».

– На Узловой вам дадут новый состав из теплушек и двухосных товарняков.