Игорь Оболенский - Легенды московских кладбищ

Правда, возле имени Матрены Николаевны (1890–1972),матери министра, первой из Фурцевых оказавшейся на Новодевичьем, даты стоят.

Впрочем, и в отношении самой Фурцевой для всей страны не было секретом, что министр успела отпраздновать свой 63-й день рождения. Но ее волю услышали: на Новодевичьем кладбище на надгробии бывшего 1-го секретаря МГК КПСС, затем секретаря ЦК КПСС, члена Президиума ЦК КПСС, министра культуры СССР выбито просто три слова: «Екатерина Алексеевна ФУРЦЕВА».

Панихида проходила на сцене Художественного театра на Тверском бульваре, проститься с министром пришла, казалось, вся Москва. Конечно же всех волновала причина неожиданного ухода Екатерины Алексеевны из жизни. Официально Фурцева умерла “из-за острой сердечной недостаточности”. Но самой распространенной версией было самоубийство.

Единственная дочь министра, любимая и отдалившаяся от нее в последние годы, Светлана категорически протестовала против разговоров о добровольном уходе матери из жизни.

Светлана Петровна тоже успеет отметить лишь 63 дня рождения. Она была серьезно больна, но не придавала лечению болезни должного внимания. Посему и ее уход тоже стал отчасти осознанным. В 2005 году на белоснежном надгробии Фурцевых добавилось еще три слова — « Светлана Петровна Фурцева». Возле них тоже не проставлены даты…

А перед этим памятником в советские годы всегда было многолюдно: возле него принимали в октябрята, в пионеры, в комсомол. Здесь похоронена Зоя КОСМОДЕМЬЯНСКАЯ (1923–1941) — первая женщина, ставшая Героем Советского Союза.

Зоя погибла и была похоронена в районе села Петрищево. Сохранились воспоминания очевидцев страшной казни:

«До самой виселицы вели её под руки. Шла ровно, с поднятой головой, молча, гордо. Довели до виселицы. Вокруг виселицы было много немцев и гражданских. Подвели к виселице, скомандовали расширить круг вокруг виселицы и стали её фотографировать… При ней была сумка с бутылками. Она крикнула: “Граждане! Вы не стойте, не смотрите, а надо помогать воевать! Эта моя смерть — это моё достижение”. После этого один офицер замахнулся, а другие закричали на неё. Затем она сказала: “Товарищи, победа будет за нами. Немецкие солдаты, пока не поздно, сдавайтесь в плен”. Офицер злобно заорал: “Русь!” “Советский Союз непобедим и не будет побеждён”, — всё это она говорила в момент, когда её фотографировали… Потом подставили ящик. Она без всякой команды стала сама на ящик. Подошёл немец и стал надевать петлю. Она в это время крикнула: “Сколько нас ни вешайте, всех не перевешаете, нас 170 миллионов. Но за меня вам наши товарищи отомстят”. Это она сказала уже с петлёй на шее. Она хотела ещё что-то сказать, но в этот момент ящик убрали из-под ног, и она повисла. Она взялась за верёвку рукой, но немец ударил её по рукам. После этого все разошлись».

Первой о подвиге Зои Космодемьянской написала «Правда», очерк назывался «Таня» — именно этим именем назвалась юная героиня.

О жизни и подвиге Зои Космодемьянской издавались книги; стихи героине посвящали Маргарита Алигер, Агния Барто, Роберт Рождественский; рождались оперы и балеты; снимались фильмы.

Мама Зои, Любовь Тимофеевна, написала о дочери и сыне, тоже ставшем Героем, книгу воспоминаний — «Повесть о Зое и Шуре».

Строки, как мать узнала о судьбе дочери, невозможно спокойно читать и сейчас, даже спустя столько лет:

«Однажды — это было в конце января — я возвращалась домой поздно. Как часто бывает, когда очень устанешь, машинально слушала обрывки разговоров. В этот вечер на улице то и дело слышалось:

— Читали сегодня “Правду”?

— Читали статью Лидова?

И в трамвае молодая женщина с огромными глазами на исхудалом лице говорила своему спутнику:

— Какая потрясающая статья!.. Какая девушка!..

Я поняла, что в газете сегодня что-то необычное.

— Шурик, — сказала я Дома, — ты читал сегодня “Правду”? Говорят, там очень интересная статья.

— Да, — сдержанно ответил Шура, не глядя на меня.

— О чем же?

— О молодой партизанке Тане. Ее повесили гитлеровцы.

В комнате было холодно, мы привыкли к этому. Но тут мне показалось, что и внутри у меня все похолодело и сжалось. “Тоже чья-то девочка, — подумалось мне. — И ее ждут дома, и о ней тревожатся…”

Позже я услышала радио. Сообщения о боях, вести с трудового фронта. И вдруг диктор сказал:

— Передаем статью Лидова “Таня”, напечатанную в “Правде” сегодня, двадцать седьмого января.

Скорбный и гневный голос стал рассказывать о том, как в первых числах декабря в селе Петрищеве фашисты казнили партизанку-комсомолку по имени Таня.

— Мама, — вдруг сказал Шура, — можно, я выключу? Мне завтра рано вставать.

Я удивилась: Шура всегда спал крепко, обычно ему не мешали ни громкий разговор, ни радио. Мне хотелось дослушать, но я выключила громкоговоритель, сказав только: “Ну что ж, спи…”

Назавтра я пошла в райком комсомола: может быть, там что-нибудь знают о Зое?

— Задание секретное, писем может не быть еще долго, — сказал мне секретарь райкома.

Прошло еще несколько томительных, нескончаемых дней, и 7 февраля — это число я запомнила навсегда, — вернувшись домой, я нашла на столе записку: “Мамочка, тебя просили зайти в райком ВЛКСМ”.

“Наконец-то! — подумала я. — Конечно, какое-нибудь известие от Зои, может быть, письмо!” Я мчалась в райком как на крыльях. Вечер был темный, ветреный, трамваи не шли, но я почти бежала, спотыкалась, скользила, падала и снова бежала, и ни одной сторонней горькой мысли не было у меня — я не ждала никаких плохих вестей, я только хотела узнать: когда я увижу Зою? Скоро ли она вернется?

— Вы разминулись. Идите обратно домой, к вам поехали из МК комсомола, — сказали мне в райкоме. “Скорее, скорее узнать, когда приедет Зоя!” И я не пошла, а побежала домой.

Я распахнула дверь и остановилась на пороге. Из-за стола навстречу мне поднялись двое: заведующий Тимирязевским отделом народного образования и незнакомый молодой человек с серьезным, чуть напряженным лицом. Изо рта у него шел пар: в комнате было холодно, никто не снял пальто. Шура стоял у окна. Я посмотрела на его лицо, глаза наши встретились, и вдруг я все поняла… Он рванулся ко мне, что-то опрокинув по дороге, а я не могла двинуться, ноги словно приросли к полу.

— Любовь Тимофеевна, вы читали в “Правде” о Тане? — услышала я. — Это ваша Зоя… На днях мы поедем в Петрищево.

Я опустилась на пододвинутый кем-то стул. У меня не было ни слез, ни дыхания. Хотелось только скорее остаться одной, и в мозгу стучало одно только слово: “Погибла… погибла…”