Максим Чертанов - Дюма

Это правда он написал? Автор «Катилины»? Мы ничего не перепутали? Ладно, пусть заводской мастер Шарль Лагранж, которого Гюго называл полубезумным донкихотом, — враг: болтали, будто он открыл стрельбу 23 февраля. Но Этьен Араго, упорядочивший работу почты, — враг? Аббат Ламенне, проповедник «христианского социализма», которым Дюма так восхищался? Пьер Леру, философ, человек путаный, безобидный, как котенок? Луи Кассидьер, который вообще не принимал участия в июньском восстании, зато отсидел 13 лет за старое восстание в Лионе? А друзья? Тьер, которого в 1830-м Дюма звал негодяем? Жирарден? Барро, от чьих речей клонило в сон? Дюпен, выступавший против республики, за регентство? Дюпен! Тьер! Господи! Тьер!

Все станет еще удивительнее, когда мы узнаем, что такое «партия порядка», к которой Дюма решил примкнуть. Она была создана сразу после революции и первоначально называлась «Комитет улицы Пуатье»; ее вождями были не только Гюго, Тьер и Барро, но и бывший враг Тьера Гизо, и монархисты Монталамбер, Фаллу, Токвиль. Их принципы: «Порядок, Собственность, Религия, Безопасность, Нравственность», цель — «покончить с революциями»; они хотели видеть на троне графа Шамбора, внука Карла X, или малолетнего графа Парижского; по итогам апрельских выборов они стали второй силой после умеренных республиканцев. Как Гюго и Дюма оказались в этой компании — уму непостижимо. Расчетливо примкнули к большинству? Но «партия порядка» поначалу не была большинством, и вряд ли они могли предвидеть, что будет, — у них не было такого нюха, как у Тьера. Так страшны показались в реальности «голые полутрупы», которых они жалели в пьесах, так страшно, что отнимут нажитое непосильным трудом? Но умеренные республиканцы тоже не собирались давать «голым полутрупам» много воли… Какой-то странный психологический выверт: республиканец Кавеньяк — чересчур правый, так давайте присоединимся к тем, кто еще правее? И главное, все зря — на ноябрьских выборах в Йонне Дюма получил 363 голоса…

12 ноября на площади Согласия провозгласили новую конституцию. Монархии больше нет («партия порядка» потерпела поражение); будет Законодательное собрание и президент, избирающийся на четыре года: он может смещать министров, но не может распускать собрание и отменять его решения. Всеобщее избирательное право, но с цензом оседлости в шесть месяцев. Свобода слова, печати, собраний и союзов; правда, пользование ею может быть ограничено «интересами безопасности». Впереди первые президентские выборы: от монархистов — генерал Шарпантье, от правых республиканцев — Кавеньяк, от правоцентристов — Ламартин, от левоцентристов — Ледрю-Роллен, от левых — Распай. Были, как полагается, и «фрики»: пенсионер с утопической программой Антуан Ватбле и «народный кандидат» Луи Наполеон, которого Тьер называл «кретином».

Раз уж республиканцы одержали верх, Тьер предложил им поддержку «партии порядка», но с условиями: провести закон о закрытии клубов (они были закрыты только временно), держать в Париже 50 тысяч войска и не помогать повстанцам в Италии. Правый Кавеньяк отказался, «народный» Луи Наполеон согласился (он на все соглашался) и поддержку «партии порядка» получил. Он обещал всё и всем: интеллигенции — свободу слова и вероисповедания, рабочим — работу, мещанам — порядок, крестьянам — религию, беднякам — колбасу, детям — мороженое; политики считали его клоуном, люмпены, обыватели и интеллектуалы восторгались им, и все были уверены, что победит Кавеньяк, тем более что у того был админресурс. Гюго вел за Луи Наполеона яростную кампанию, Жирарден тоже — в пику Кавеньяку. Дюма в газете «Братство»: «Сейчас у нас существуют две партии: партия газеты „Национальная“, представленная господином Кавеньяком, и партия Франции, представленная Луи Наполеоном. Разумеется, я принадлежу к партии Луи Наполеона». «Национальная» как до революции, так и после была рупором республиканцев, накануне 22 февраля опубликовала призыв идти на демонстрацию, несмотря на отказ «вождей». Ну да черт с ней, с республикой, не нужна мне республика, в верности которой я клялся всю жизнь, еще несколько месяцев назад… Как же трудно влезть в голову человеку, которого никогда не видел, понять, что им движет! Пытаешься представить: допустим, я республиканец, но у всех республиканских кандидатов есть какие-нибудь пороки — так назло пойду и проголосую за царя… А знаете, так бывает.

Труайя: «В стремлении обеспечить триумф подлинной демократии Дюма решил отойти от Кавеньяка и его клики палачей, поддержав Луи Наполеона, который, с его точки зрения, по крайней мере ничем не провинился перед родиной». Сам Дюма 1 сентября 1849 года, спустя девять месяцев после выборов, объяснял в «Месяце», почему агитировал и голосовал не за него, а за Луи Наполеона: «…он [Кавеньяк], несмотря на свои заслуги, которые, как нам казалось, не нуждаются в поддержке, использовал газету для своих целей; он использовал для своих целей республику… 23 июня, когда нужно было прийти на помощь своему народу, он проявил медлительность, которая залила Париж кровью, и нам трудно видеть в этой медлительности что-либо иное, чем нерешительность генерала или амбиции диктатора… Мы голосовали За Луи Наполеона, потому что его избрали депутатом пять департаментов и это было выражение всеобщей воли… мы чувствовали, что его популярность, проникшая в самые темные слои общества, была плотиной, что сдержит всех этих якобинцев, монтаньяров, санкюлотов… Все, что связано с ним, было надеждой; понятно, что эта надежда была инстинктивной, она опиралась на неизвестное».

На новые пьесы не было времени и сил, осенью Исторический театр ставил «Трактирщика из Женевы» П. Фуше, «Отца Лазаря» Ж. Бушарди, «Лондонские тайны» П. Феваля, 17 декабря — «Антони» с Беатрис Пирсон в роли Адели. «Пресса» требовала романа, начали с Маке писать «Ожерелье королевы» — продолжение «Бальзамо», но довольно косвенное: в 1785 году графиня Жанна Ламотт-Валуа и кардинал Луи Роган от имени Марии Антуанетты купили дорогое ожерелье, расплатившись векселями; на суде Роган все свалил на сообщницу, которая была приговорена к телесному наказанию и заключению в тюрьме для проституток Сальпетриер. Источников масса: «Записки беспристрастного современника об исторических событиях конца восемнадцатого столетия» Жана Жоржеля, «Записки о частной жизни королевы Марии Антуанетты» Жанны Кампан, мемуары Леонара Антье, парикмахера королевы. Роль королевы в этом деле спорна, авторы выбрали точку зрения, согласно которой она невиновна, но предупредили читателей, что не будут объективны: «Именно потому, что сегодня можно говорить все… не будет сказано ничего дерзкого о королеве-женщине, ничего сомнительного о королеве-мученице».