Максим Чертанов - Дюма

Одновременно Дюма затеял писать (один, на основе мемуаров маркиза Рене д’Аржансона, министра Людовика XV) исторический труд «Регентство» и его продолжение — «Людовик XV и его двор»; работа шла медленно, а выборы приближались. Уж наверное кровавый Кавеньяк все сделал, чтобы уничтожить конкурентов? Чернышевский: «Правительство Кавеньяка не позволило себе ни одной интриги, ни одного незаконного действия во вред своему противнику… С незапамятных времен в первый раз французы видели правительство, которое закон ставит выше собственных интересов и не хочет злоупотреблять своей силой». 10 декабря выборы, девять миллионов зарегистрированных избирателей, явка 81 процент, наблюдатели отметили нарушения лишь в Гренобле. Ватбле не набрал ничего, Ламартин — 0,23 процента, Распай — 0,51, Шангарнье — 0,96, Ледрю-Роллен — 5,06, Кавеньяк — 19,81 процента. Луи Наполеон — гром среди ясного неба — получил 74,33 процента, а в некоторых сельских округах более 90 процентов. Меньше всего — хотя больше 50 процентов — он набрал в Париже; «креативный класс» и часть рабочих были ошеломлены. Жюль Верн — родителям: «Хотя выборы уже прошли, возможно, что еще будет шум. Вчера вечером огромные толпы народа пробегали по бульварам с ужасными криками и бранью. По улицам фланировали усиленные патрули. Повсюду собираются возбужденные группы людей».

Обошлось без эксцессов — благодаря Кавеньяку. 20 декабря он, по словам Чернышевского, «в немногих, но прекрасных словах выразил свою покорность воле нации и сложил с себя власть»; Луи Наполеон присягнул конституции и сформировал правительство во главе с Барро (карикатурист Шам изобразил его и еще трех министров в виде мушкетерской четверки). Министерство просвещения возглавил католик Фаллу. Доктор Биксио стал министром сельского хозяйства, но через несколько дней подал в отставку; Бастид ушел с поста министра иностранных дел; Этьен Араго оставил пост почтового министра и продолжал мечтать о революции… Дюма в «Месяце» обратился к президенту: «Как мудрый человек, Вы не грезите об Империи; как человек, знающий историю Франции, Вы помните, что после 18 брюмера были Маренго и Аустерлиц (день, когда Наполеон I захватил власть, и его поражение. — М. Ч.)… Граф Шамбор, ничего дурного не сделавший Франции, должен быть возвращен… Четыре молодых принца, ничего дурного не сделавших Вам, должны быть вознаграждены. Герцог Омальский должен стать губернатором Алжира. Принц де Жуанвиль должен быть назначен командующим флотом. Человек, который спас нас от анархии в Отель-де-Виль, человек, отклонивший красный флаг той самой рукой, что написала „Жирондистов“, потерявший популярность из-за чужих ошибок, Ламартин, должен стать вице-президентом. Человек, который искупил ошибки своих друзей, испив до дна чашу разочарований, человек, который достойно, благородно уступил Вам свое место, оставляя Париж спокойным и Францию уверенной, — только он, генерал Кавеньяк, должен стать маршалом Франции».

Бальзак, Готье или Мери баллотировались на место покойного Шатобриана. Трое ответили, что благодарны, но в этой академии им ничего не светит, Бальзак был выдвинут Гюго, получил всего четыре голоса, избрали герцога де Ноэйля, монархиста, писатели возмущались, но без толку. 29 января, как считают некоторые историки, Луи Наполеон предпринял первую попытку переворота (Париж был полон войск, и никто не объяснил, зачем это), но Тьер его отговорил. 17 февраля в Историческом театре премьера пьесы «Юность мушкетеров», написанной в соавторстве с Маке. Жюль Верн — родителям: «В этом произведении, хоть оно и не отличается большими литературными достоинствами, чувствуется удивительный сценический талант…»

23 февраля началась публикация «Ожерелья» (до 27 января 1850 года), тянулся нескончаемый «Бражелон», писалась пока никем не купленная «История регентства», а денег не хватало катастрофически. Ида выиграла вторую апелляцию, и 22 марта «Замок Монте-Кристо» был продан по приказу суда за ничтожную сумму в 30 тысяч 100 франков Жаку Антуану Жозефу Дуайену. Как позже выяснилось, такого не существовало: Дюма опять нарушил закон и продал дом самому себе. Открыто жить там было опасно, и он больше времени проводил в парижской квартире на улице Рише. Александр-младший поселился отдельно, а к старшему переехала дочь — и, как когда-то ее брат, став взрослой, привязалась к непутевому отцу. Ида Ферье — своему адвокату, 1848 год: «Моя падчерица живет, увы, с отцом, и то роковое влияние на эту столь юную головку и сердце, которого я так опасалась, уже дает себя знать». В «Монте-Кристо» хозяйничала Беатрис Пирсон — время от времени, они с Дюма толком никогда не жили вместе. И страсть угасала. В кои-то веки незаурядная женщина сдалась, да не просто согласилась провести ночь, а стала подругой, — но не вышло, уж очень расчетлива и честолюбива она была, а он не мог хранить верность, зачем-то связался против обыкновения со «старухой», сорокалетней женой ювелира, поклонницей его романов Маргаритой Вероникой Гиди (об этой связи известно мало: женщина, видимо, спокойная, не доставлявшая проблем).

На Гваделупу ехать не на что и некогда: Верон, издатель «Конституционной», сделал заказ на серию повестей. Дюма писал их (частично, как считают, с Полем Бокажем, но в основном один) «между процессом в Бурже и майскими выборами» (7 марта — 3 апреля в городе Бурже слушалось дело о парижских событиях 15 мая 1848 года, 300 человек приговорили к тюрьме или ссылке) — так что в повестях, предупреждал он, без политики не обойдется. Но в современной политике он разочарован. Сетовал на упадок нравов и культуры — «с каждым днем мы делаем шаг за шагом к свободе, равенству и братству… пустые, увы, слова» — и клялся посвятить себя истории. «Я иду, как другие, я следую за движением. Сохрани меня Бог проповедовать застой! Застой — смерть. Но я иду как один из тех людей, о которых говорит Данте: ноги их идут вперед, но головы повернуты к пяткам… Я стараюсь воскресить угасшие общества, исчезнувших людей, от которых пахло амброй, а не сигарой, которые обменивались ударами шпаг, а не ударами кулаков…» И он вызывающе посвятил серию «Его королевскому высочеству монсеньору герцогу де Монпансье».

Первая повесть печаталась со 2 мая по 3 июня: «День в Фонтене-о-Роз». Убийца дает показания в суде:

«— У меня заготовлен был мешок гипса, чтобы скрыть следы крови. Я схватил голову, или, вернее, голова меня схватила. Смотрите. — И он показал на правой руке громадный укус, обезобразивший большой палец.