Борис Фрезинский - Судьбы Серапионов

Старший сын Корнея Ивановича Чуковского Николай родился в Одессе. Корней Иванович был в это время в Англии, и его о важном событии известила телеграмма. В январе 1917 года Чуковский вклеил в Дневник стихи старшего сына — живые, веселые [589] К. Чуковский. Дневник 1901–1929. М., 1991. С. 73. ; а 10 октября 1917 года появилась запись: «Колька растет — недумающий эгоист» (а еще, в 1914 году, было записано про Лиду — она на три года младше Коли — «Какая рядом со мной чистая душа, поэтичная» [590] Там же. С. 88, 64. ) — так были точно увидены и предсказаны жизни и судьбы двух будущих писателей.

Дом, в котором все было связано с литературой, все подчинено работе, круглосуточной, отца — должен был сделать Колю писателем. Тенишевское училище на Моховой, в котором он учился, славилось высокопрофессиональным преподаванием литературы — это сказалось и на его выпускниках (среди них — Мандельштам!). 12 ноября 1918 года Корней Иванович записывает: «Вчера Коля читал нам свой дневник. Очень хорошо. Стихи он пишет совсем недурные — дюжинами! Но какой невозможный: забывает потушить электричество, треплет книги, портит, теряет вещи». Поэтом Коля в итоге не стал, но поэзию всегда чувствовал.

Путь к Серапионам шел через Студию при «Всемирной литературе». Для молодого Чуковского главным в Студии, был конечно, гумилевский семинар, но посещал он и отцовские занятия. Нина Берберова вспоминает, как на занятиях у Корнея Ивановича читала стихи, заслужила похвалу мэтра и как «Коля Чуковский сиял от удовольствия толстым лицом, радуясь за меня» [591] Я. Берберова. Курсив мой. М., 1996. С. 163. . Вхождение в круг Серапионов психологически облегчало и то, что многие будущие Братья хорошо знали его по занятиям в Студии, а некоторые и по его дому. Про комнатенку с мутным стеклом, выходившим во двор, где жил Михаил Слонимский и где собирались Серапионы, Николай Чуковский написал: «Этой комнатенки мне не забыть — столько я просидел в ней когда-то часов» [592] Н. Чуковский. Литературные воспоминания. М., 1989. С. 62. .

Ученик Гумилева, он занимался только поэзией; политика его не интересовала. Маяковский звал его работать в «Окна Роста», и Корней Иванович записывает в Дневнике: «Я запретил Коле работать в Роста, потому что там каждое его стихотворение считается контрреволюционным. Когда Маяковский звал Колю туда, мы думали, что там можно будет работать в поэтической и честной среде. Оказывается казенщина и смерть» [593] К. Чуковский. Дневник 1901–1929. С. 159. .

Когда в июне 1921 года Серапионов пригласил к себе Горький, в составе группы на прием явился и Коля Чуковский («в рубахе, демонстративно залатанной» — записано у К. И. [594] Там же. С. 173. ).

Лето и начало осени 1921 года Коля Чуковский жил вместе с семьей в Холомках (Псковская губерния) и в серапионовских делах не участвовал. Отличный график Владимир Милашевский, вспоминая Холомки того лета и литературно-художественную колонию дачников, писал: «Особенно перенасыщен, переполнен стихами был Коля Чуковский… Стихи из него сочились, вытекали, как влага из губки, только что вынутой из воды. Зиму он занимался в студии поэтов при Доме искусств и, конечно, цитировал своих мэтров. Да и было кем восхищаться… Кто-то про него сказал, что он „переполнен трамваем“, так как иногда неожиданно в зарослях подлеска прохожий слышал диковинно-торопливые ритмы, похожие на удары топора:

Это Коля декламировал (знаменитые стихи, назвать автора которых — Гумилева — в застойную пору Милашевскому не дали — Б.Ф. ) обступившему его орешнику, березам и сосенкам» [595] Звезда. 1970. № 12. С. 196. .

Вернувшись в Питер, Николай Чуковский снова включился в литературную жизнь. В начале 1922 года он сумел самостоятельно издать поэтический сборник «Ушкуйники», где впервые были напечатаны три его стихотворения под псевдонимом Николай Радищев (наряду со стихами Тихонова, Вагинова, Берберовой) и, не сумев его продать в Питере, отправился без копейки в Москву с рюкзаком книг — помог ему в столице Мандельштам [596] См.: Москва. 1964. № 8. С. 147–150. … В ту пору Николай Чуковский стал предпочитать сборищам Серапионов вечера в «Звучащей раковине» (Серапионы над ними посмеивались) — объединении гумилевских учеников, собиравшихся на Невском в доме знаменитого фотографа М. С. Наппельбаума (две его дочери — Ида и Фридерика — писали стихи и были ученицами Гумилева). В альманахе «Звучащая раковина» (осень 1921 года) тоже печатались его стихи. В «Звучащей раковине» Николай Чуковский сразу оценил оригинальность поэзии Константина Вагинова, который посещал собрания нескольких литературных групп. В 1922 году Николай, продолжая писать стихи, поступил в Университет. В июне 1923 года в Берлине вышел первый номер горьковского журнала «Беседа» (поэзией в нем ведал Ходасевич); там, наряду со стихотворением Берберовой, было напечатано и большое стихотворение Н. Чуковского «Козленок» (уже под собственной фамилией автора). Горький в статье «Группа „Серапионовы братья“» называет это стихотворение поэмой: «По словам В. Ходасевича, лучшего, на мой взгляд, поэта современной России, большие надежды возбуждает юноша Чуковский; его поэма „Козленок“ напечатана в первой книге журнала „Беседа“» [597] М. Горький и советские писатели. Неизданная переписка. Литературное наследство. Т. 70. М., 1963. С. 563. Эта статья впервые была опубликована в бельгийском журнале «Disque vert», который редактировал хороший знакомый Горького Ф. Элленс; приведя выдержки из этой статьи, где были названы имена Ходасевича, Познера, Н. Чуковского и Одоевцевой как надежд новой русской поэзии, Эренбург 21 апреля 1924 года заметил в письме Полонской: «Теперь ты видишь, как хорошо информируют симпатичных бельгийцев!» (Вопросы литературы. 2000. № 1. С. 327). .

О стихах Николая Чуковского доброжелательно писал и Лунц в статье «Новые поэты», однако перед своим отъездом в Германию он предупреждал Колю: «Знаешь, твои стихи начинают повторяться. Все веточки, букашки, и непременно что-нибудь „колышется“» [598] К. Чуковский. Дневник 1901–1929. С. 247. .

Уехавшему в мае 1923 года больному Лунцу Николай Чуковский собрался написать только в январе 1924 года, и то — на обороте отцовского письма, и речь он вел больше о себе: «Сумасшедше занят. Со времени твоего отъезда перевел с английского два романа по 15 листов каждый, перешел на второй курс… Мое нежное сердце тоскует по покинувшим меня друзьям. А ведь я человек привязчивый, люблю вас, сволочей, искренне и нежно — вы даже не подозреваете как». И только в конце письма: «Как твое здоровье? Поправляйся, не забывай нас» [599] Новый журнал. Нью-Йорк, 1966. № 83. С. 137–138. . Были в этом письме (разумеется, в самом начале) еще две строчки: «Но главное — жениховствую. Невеста моя Марина Николаевна Рейнке [600] Чуковская (урожд. Рейнке) Марина Николавевна (1905–1993) — переводчица, жена Н. К. Чуковского. — помнишь еще когда говорил о ней? Но об этом пока помалкивай». Марина Рейнке училась в Тенишевском училище классом младше Николая. Он представил её отцу в 1923 году (она уже кончила училище), когда Корней Иванович приходил в Тенишевское читать новую сказку…