Борис Фрезинский - Судьбы Серапионов

Было еще две встречи — одна на расстоянии и одна в памяти.

В 1943 году Слонимский напечатал положительную рецензию на лучшую книгу Федина «Горький среди нас» [947] Октябрь. 1943. № 8–9. , вскоре после этого подвергнутую разносу. Тогда-то Павленко, выступая в Союзе писателей, и назвал книгу Федина «клеветой» [948] Вопросы литературы. 1987. № 11. С. 223. …

В 1965-м вышла «Книга воспоминаний» М. Слонимского с очерком о Павленко «На буйном ветру». Есть в этом очерке и проницательные замечания («Веселости в нем было много, но легкомыслия не замечалось»), и слова, на которые можно немало возразить («Не помню случая, чтобы острое словцо привело его к несправедливому поступку»). Общий вывод очерка уныло риторичен, чтобы описать фигуру нестандартного героя: «Павленко шел по глубокому руслу жизни, по главной ее магистрали» [949] М. Слонимский. Книга воспоминаний. Л., 1966. С. 243, 237, 246. . Жаль, что Слонимский не написал о Павленко того, что думал, как он написал в стол о Фадееве…

Восемнадцатилетние политэмигранты Елизавета Полонская и Илья Эренбург познакомились в Париже зимой 1908–1909 годов. Их роман длился около года, но он осветил почти 60 лет их последующей дружбы (уже перед смертью они обменялись последними признаниями в этом)… Переписка, которую Эренбург и Полонская вели сорок пять лет [950] Письма И. Г. Эренбурга к Е. Г. Полонской. / Вступительная статья, публикация и комментарии Б. Я. Фрезинского // Вопросы литературы. 2000. № 1. С. 284–330; 2000. № 2. С. 231–290. , позволяет довольно определенно проследить подробности их взаимоотношений, но документов о романе 1909 года уцелело совсем немного…

Обстоятельства, приведшие к встрече юных Эренбурга и Полонской (Е. Г. Мовшенсон стала Полонской в 1916 году, после замужества, но мы здесь, как правило, будем для удобства пользоваться ее второй фамилией, под которой она вошла в литературу), эти обстоятельства оказались вполне типичными для молодежи их среды и того времени — политическая эмиграция с целью избежать преследования в России за подпольную революционную работу.

Лиза Мовшенсон вошла в марксистский кружок в 1905 году в Берлине, куда, опасаясь погромов, ее семья бежала из Польши. Она была увлечена модным марксизмом, слушала складные объяснения всех мировых вопросов: кто виноват, почему, что делать и как. Когда семья Мовшенсонов перебралась в Петербург, у Лизы уже были адреса явок, и учебу в гимназии она легко сочетала с подпольной работой. В 1907-м она не раз сопровождала на собрания Л. Б. Каменева и даже повидала в Териоках Ленина.

Лиза была умной и самостоятельной девушкой и оголтелой фанатичкой не стала — этому помешала и присущая ей ироничность: именно она уберегла Лизу Мовшенсон от того, чтобы сделаться «профессиональной революционеркой». Ей удалось закончить гимназию (училась она всегда отлично), но дальше уже арест замаячил с немалой вероятностью (власти, оправившись от потрясения 1905 года, железно расправлялись со всеми революционерами), и в сентябре 1908 года Лиза уехала в Париж. Её главная цель — получить высшей образование; будущая специальность определилась давно — медицина. Однако, отправляясь в Париж, Лиза зашила в подкладку пальто письмо-рекомендацию парижской группе русских социал-демократов: его написала секретарь петербургского комитета большевиков Е. Д. Стасова — так что порывать с революцией в планы не входило.

Приехав в Париж и поселившись в дешевой меблирашке Латинского квартала, Лиза определилась в студентки медицинского факультета Сорбонны (вступительных экзаменов не существовало, учеба была платной, но посещение лекций поначалу считалось обязательным — за три прогула отчисляли). Среди студентов-медиков оказалось и несколько бородатых русских, студентки же почти все были русскими. Несколько обжившись и войдя в ритм занятий, сдав первые опросы (сейчас бы сказали — экзамены, но Лиза в письмах родителям употребляла французское интеррогация — interrogation) и отгуляв первые каникулы, Лиза 30 декабря 1908 года написала отцу об условиях своей жизни: «У меня в комнате такой страшный холод, что сидеть можно лишь у камина, но и там одна сторона поджаривается, другая мерзнет. Пол каменный, из окна и двери и даже стенки — дует. Я стараюсь дома не бывать — убегаю утром, а вечером прихожу, затапливаю камин, приготовляю себе горячих бутылочек и чаю и ложусь. А между тем на дворе не особенно холодно — 4 градуса мороза и снег тает; в комнате холоднее, чем на улице — у этих поганых французов. Зато сегодня я так затопила печку (потратила целый час времени, ведро каменного угля, немного деревянного, дров и деревяшек), что у меня в комнате можно сидеть без пальто и, пользуясь этим, пишу и привожу в порядок свое хозяйство. Впрочем, я его запускаю в надежде на мамин приезд» [951] Письма Е. Г. Полонской родителям, её неопубликованные стихи, воспоминания и дневниковые записи, сё переписка с П. Н. Медведевым, М. С. Шагинян, М. М. Шкапской и М. Н. Киреевой (Левиной), а также варианты воспоминаний М. Н. Киреевой предоставлены покойным сыном Е. Г. — М. Л. Полонским. . Дальше — о парижских дальних родственниках, которых она регулярно навещает, а о друзьях, товарищах, разумеется, ни слова.

Между тем в декабре они уже охотно её навещали — не студенты, а социал-демократы. Дело в том, что, если первое время Лизе действительно было не до большевистской группы, то, наладив жизнь, она выбралась туда, как только новая подруга (студентка из России) привела её в русскую социал-демократическую библиотеку [952] В воспоминаниях Е. Г. Полонская спутала её со знаменитой парижской Тургеневкой. , где висело объявление о субботних собраниях большевистской группы. В кафе на авеню де Гобелен, где тогда группа собиралась, Лиза в первый же приход столкнулась с Каменевым, он ей обрадовался, и она решила посещать собрания регулярно.

В январе 1909 года в Париж, как и обещала, приехала мама — Шарлотта Ильинична. Прежде всего она сняла для Лизы другую комнату — и лучше, и поближе к факультету, и с приветливой хозяйкой мадам Обино — это на рю Ги де ля Бросс (улица названа в честь французского медика, врача Людовика XIII). Мама пробыла в Париже недолго, из новых лизиных знакомых она видела только Наташу, также приехавшую из Петербурга [953] Наташа — партийная кличка М. Н. Левиной (в первом замужестве Пумпянской, во втором — Киреевой); в своих поздних воспоминаниях М. Н. Киреева датирует свой приезд в Париж концом 1908 г.; рассказывает она, как не сразу смогла разыскать Лизу, у которой как раз гостила мать, устроившая ей новое жилье на рю Ги де ла Бросс, куда вскоре переселилась и Наташа (Окончательный вариант воспоминаний М. Н. Киреевой см.: Вопросы литературы. 1982. № 9. С. 147); Е. Г. Полонская, которая знала Наташу еще по общей работе в питерских Песках, пишет, что Петербургский комитет большевиков дал Наташе адрес лизиной матери, которая и сообщила ей, где в Париже найти Лизу; датой приезда Наташи в Париж Е. Г. считала январь 1909 г., когда они увиделись в Париже. На письме Е. Г. к матери (февраль 1909 г.) есть наташина приписка, свидетельствующая о том, что она и Ш. И. Мовшенсон были знакомы. , но, конечно, по рассказам дочери понимала, что знакомые есть, и беспокоилась за нее, впервые жившую отдельно. Вернувшись домой, она написала Лизе письмо, где с явным беспокойством расспрашивала о молодежном кружке, хотя и добавила, что, конечно, понимает дочку и извиняет её нежелание подробнее поделиться с матерью. Лиза в части личных дел была очень скрытной и ответила Шарлотте Ильиничне хоть и ласково, но твердо, что огорчена и недовольна таким письмом, а о молодежном кружке лишь упомянула: готовится принять участие в праздновании масленицы, и что их самодеятельный спектакль прошел хорошо (об этом спектакле мы еще скажем)… Письмо матери датировано 11 февраля 1909 года, когда роман с Ильей Эренбургом уже был в разгаре…