Александр Нильский - Закулисная хроника. 1856 — 1894

Представлению «Смерти Иоанна Грозного» предшествовали многочисленные репетиции. Шились новые костюмы, рисовались новые декорации, изготовлялись бутафорские вещи. Когда трагедия шла уже, как говорится, без сучка и задоринки, я как-то кстати заметил Смолькову:

— Пора бы назначить ее в репертуар.

— Знаю-с, знаю, да никак нельзя.

— Что такое? Почему?

— Несчастье… просто несчастье!!

— Какое?

— Бутафорские вещи не готовы.

— Ну, это несчастье не велико. А за какими именно вещами остановка?

— Да вот за теми, которые царь приготовляет для подарка своей невесте.

— А их-то как раз и не надо.

— Как не надо? — с ужасом воскликнул Смольков, трепеща перед напрасными расходами. — Почему не надо?

— Потому что эта сцена с подарками у нас не пойдет. Она даже и на императорской сцене исключена.

— Что вы? Неужели?

— Да. Всего только она и играна на первом представлении, а на последующих ее пропускали по желанию самого автора.

— Как же вам было не стыдно не сказать этого заранее? Позвать скорее ко мне бутафора! — крикнул он одному из служащих.

Через несколько минут явился бутафор. Смольков встретил его радостным возгласом:

— Не надо… не надо…

— Чего не надо?

— Подарков делать не надо!!

— Почему?

— А потому. что ты, видно, пьесы не знаешь…

— Да и знать мне ее не нужно, я работал по вашему заказу.

— Так ты подумай-ка, ведь эти вещи нужны для последнего акта?

— Да.

— Ну, а в последнем-то акте Иоанн Грозный умирает?

— Что ж из этого?

— A то, что если он помирать собирается, то ему не до подарков… Не нужно, не нужно их… напрасно, братец, старался…

Смольков был потешен во всем. Как-то репетируем «Горе от ума». Я Чацкого, а какой-то актер роль Горича. Он путал, врал и вообще так ее вел, что я вынужден был обратиться к Смолькову.

— Так относиться к Грибоедовскому произведению нельзя, — говорю я ему. — Он несет околесную…

— Это вы про кого? — перебил меня Смольков.

— Да вот про этого господина.

— Не беспокойтесь, в спектакле он не будет играть.

— Я вас не понимаю.

— Он так, приставной… Горича будет играть другой артист, Востоков, а он только поставлен для репетиции, чтобы вам веселее было…

— Но, позвольте, это тоже не дело: репетировать будет один, а играть другой.

— Ничего, другой-то у меня больше жалованья получает и без репетиций бывает хорош…

В нижегородской труппе служил на выходных ролях какой-то отчаянный пьяница, однако, скрывавший свою слабость и притворявшийся трезвым.

Однажды проходит он мимо Федора Константиновича, сильно покачиваясь. Тот его останавливает строгим замечанием:

— Пьян?

Актер понял, что скрыть своего состояния нельзя, гордо выпрямился и ответил:

— И горжусь этим!

— Дурак!

— Не сердись, благородный джентльмен.

— Ах, ты безобразник! Хочешь, чтоб я тебя оштрафовал?!

— За что?

— А вот за этого самого джентльмена.

Когда этот анекдот был пересказан покойному драматургу А. Н. Островскому, то он очень много смеялся и даже впоследствии воспользовался им в одной из своих пьес, позаимствовав, впрочем, только первую его половину.

Будучи свободным в один из спектаклей, сижу я в ложе с Смольковым и созерцаю какую-то мелодраму. Один из участвующих был против обыкновения плох. По этому поводу я повел разговор с антрепренером.

— Почему он сегодня не интересен? В прошлый раз он был несравненно лучше…

— Он сегодня хорошо играть не может.

— Почему?

— У него деньги пропали.

Большинство актеров, служивших у Федора Константиновича, пользовались казенной квартирой. Около театра возвышался полуразвалившийся деревянный дом, который разделен был на крохотные квартиры, в одну и две комнаты. Одинокие пользовались комнатой, семейные двумя. В этом доме проживала почти вся труппа; не гнушались казенной квартирой также и такие артисты-гастролеры, как Полтавцев, Милославский и другие.

Отставной артист императорских петербургских театров Прусаков последние годы жизни пребывал в Нижнем Новгороде. Когда Смольков жаловался, что негде достать хороших актеров, я указал ему на талантливого Прусакова, сидевшего не у дел.

— Он невозможен, — ответил Федор Константинович.

— Отчего?

— Зашибает очень.

— Вероятно, от безделья, а если его пристроить к работе, может быть, он остепенится.

— Пробовал я, да ничего не выходит. Поручил было ему роль Муромского в «Свадьбе Кречинского», но вдосталь наплакался… В первом акте всю публику привел он в восторг. Зрители не могли нахвалиться. Во втором он не выходит, все было тихо и хорошо. В третьем же его еле-еле на сцену вывели. Упился так, что вся публика из театра разбежалась… Впрочем, это уж пьеса такая глупая.

— А пьеса-то при чем?

— А при том, что автор ведь знал, что Муромского должен резонер играть. А резонера в каждом акте выпускать нужно, потому что все они пьяницы. Как где их пропустите, там они и напьются.

У Смолькова был какой-то склад вина или просто винный погреб. Поэтому он очень охотно ссужал своих служащих «натурой» и потом их ругал «пьяницами». Жалованье любил задерживать и вообще предпочитал выдачу его мелочами.

Является к нему однажды актер Г-ни и просит денег.

— Нет! — отрезал антрепренер.

— Но я очень нуждаюсь, у меня семья…

— Это все равно.

— Я ведь не авансом прошу, у меня есть заработанные…

— Неужели ты не понимаешь, что у коммерческого человека не может быть свободных капиталов!

— Да ведь мне несколько целковых всего, — при чем тут капиталы?!

— Хочешь водкой брать — бери, а чистоганом расплатиться не могу.

— Помилуйте, на что мне водка?

— Можешь продать.

Наконец, после долгого препирательства, выдает он ему целковый.

— Что же это вы смеяться надо мной вздумали, что ли?

— Нисколько.

— Что я могу сделать на целковый?

— Ежели скромно жить, то можно на него дня четыре быть сытым.

— Это с семьей-то?

— Конечно… Поди по лавкам, хорошенько поторгуйся, может, где и на мецената наскочишь — что-нибудь в подарок даст.

— Так ведь можно и без вашего рубля идти милостыню сбирать…

— Эх, ты! Знать, еще нужды не испытал…

— Ну, служа у вас, трудно ее не испытать!

— Ах, ты, неблагодарный! Я ли стесняю из вас кого: сколько хочешь, бери у меня вина и даже авансом…

Подобные разговоры у Смолькова бывали зауряд. Он пресерьезно считал себя благодетелем и каждого корил тем, что «вином не стесняет», а потом удивлялся всем и находил всех «пропойцами».

Служил у Федора Константиновича комиком Константин Загорский, который, при постановке комедии «Любовь и предрассудок», как удачно загримировался Смольковым в роли заики Пикока, что весь театр помирал со смеха, доглядывая то на оригинал, то на копию. Смольков вместе с другими хохотал, а потом, когда кто-то намекнул ему, что Загорский на сцене передразнил его, он рассердился. Прибежал за кулисы и внушительно закричал на актера: