Анатолий Гуськов - Под грифом правды. Исповедь военного контрразведчика. Люди. Факты. Спецоперации.

Просыпаемся 12 апреля, выглянули в окно, а там метет такая пурга, что ничего не видно. Пришел к нам представитель руководства «Дальстроя» и сказал, что самолет в такую погоду вылететь не может, придется ждать. Мы, естественно, интересуемся, сколько придется ждать? «В наших краях, — говорит он, — обычно бывает так: если в течение суток пурга не утихла, то она будет бушевать трое суток, затем шестеро и девять суток».

Вот тогда-то мы и загоревали. И действительно, пурга не кончилась 12-го, 13-го, а 14-го снегу нанесло до 2-го этажа гостиницы, в которой мы проживали.

Вечером пурга несколько утихла, и мы отправились к начальнику «Дальстроя» генерал-лейтенанту Никишову И.Ф. Он очень любезно нас принял, похвалив, что являемся первыми представителями МВД СССР, так долго находившимися в «Дальстрое». Но эта похвала была не к месту, ибо мы пришли просить его, как можно скорее отправить нас в Хабаровск. Причем накануне сговорились об этом с экипажем самолета Б-52 (американский бомбардировщик, который был специально передан «Дальстрою» для экстренных полетов). Экипаж этого самолета: два летчика, штурман и радист проживали вместе с нами в гостинице, а их семьи в Хабаровске. Поэтому они только и ждали случая, чтобы полететь в обратно.

При нормальных условиях полет в Хабаровск обычно продолжался четыре часа. Поэтому накануне они уговорили нас пойти и попросить у Ивана Федоровича разрешение на полет и, если он даст согласие, все будет сделано, то есть расчистят взлетно-посадочную полосу, а самолет их всегда готов к полету.

Долго нам пришлось доказывать необходимость срочного вылета, но Иван Федорович стоял на своем, заявляя, что в такую погоду хороший хозяин собаку не выпускает на улицу, а они собрались в Хабаровск лететь.

После долгих споров Иван Федорович наконец согласился, но не преминул оговориться, что, если не дай Бог, что случится, то грех на душу не возьмет: «Я считал себя упрямым, а вы оказывается гораздо упрямее меня».

Рано утром 15-го апреля на расчистку взлетно-посадочной полосы в бухте Нагаево было выделено много народу, и через 2–3 часа она была готова. Самолет обслуживался прямо на старте. Пурга продолжалась, но уже появились просветы в облаках, и чувствовалось, что ее силы иссякли.

Наконец, командир самолета докладывает о готовности вылететь и мы погружаемся в самолет. Чтобы понять условия полета, необходимо пояснить. Самолет Б-52 — 2-моторный американский бомбардировщик, рассчитанный на экипаж, состоящий из пяти человек: два пилота, штурман и два радиста. Фюзеляж самолета предназначался только для бомбового груза и был соединен с пилотской кабиной лазом. Носовая часть самолета прозрачная, сделана из триплекс-стекла.

На этот раз экипаж состоял из четырех человек, не было одного радиста (слева по ходу), поэтому его место занял я, а мой тезка расположился вместе с чемоданами в бомбовом отсеке.

Итак, прощальные рукопожатия провожающих. Мы в самолете, моторы истошно загудели, самолет задрожал и стремительно рванулся вперед. Сравнительно небольшой разбег, и мы отрываемся ото льда. Искусно маневрируя, летчик вел самолет очень близко от сопок, закрытых белой пеленой, и, казалось, вот-вот зацепимся за них крылом.

Но вот мы вырвались от береговой кромки и пошли над Охотским морем. Стали набирать высоту и вошли в сплошную, плотную толщу облаков. В самолете стало темно и неуютно. Зато очень четко освещались измерительные приборы. Поднимаемся все выше и выше. Вот уже 2000 метров, моторы напряженно гудят, но мы упорно идем вверх. 3 тысячи метров, а видимости никакой. Мне лично показалось, что моторы стали гудеть как-то тише и мы вроде бы висим на одном месте, но стрелка высотомера показывала, что мы медленно лезем вверх. Проходит еще несколько минут и вот уже около четырех тысяч метров. Дышать стало тяжело, а самолет как будто держит кто-то могучими руками и от этого он начал дрожать. Среди экипажа я один был человеком, не сведущим в авиатехнике, но признаться, у меня появились сомнения в надежности американской техники. По крайней мере, я ощущал, что с самолетом происходит что-то неладное.

И вдруг мы вырываемся из темноты и в глаза ударяют ослепительные солнечные лучи, а небо синее-синее. Несколько секунд трудно смотреть, а затем привыкаем к свету, и настроение у всего экипажа заметно улучшается. Под нами свинцово- черные тучи. Самолет как бы плывет по темному бушующему морю. Да и скорость полета была, по-моему, гораздо меньше положенной этому самолету. Тем не менее, на борту было все в порядке, связываемся по рации с Магаданом и сообщаем свои координаты.

Прошло видимо не более 15–20 минут полета, как неожиданно что-то ударило по пилотской кабине на уровне головы левого летчика. Стекло пробило насквозь, нас обдало мелкими осколками, и сильнейший ледяной ветер хлынул в образовавшуюся брешь. К большому счастью, левый летчик в этот момент нагнулся к штурману и тем самым был спасен от неминуемой гибели.

Самолет закачался и начал терять высоту. «Ну, вот и все, — подумал я, — биография окончена». Смотрю, винты вращаются, летчики выравнивают самолет, и тогда мы поняли, что не все пропало, есть надежда выкрутиться из создавшегося положения.

Командир корабля, передав штурвал второму летчику, вместе со мною и радистом принялись заделывать образовавшуюся брешь в кабине. С помощью чемоданов и запасной одежды нам удалось ее заделать. Полет нормализовался, мы все успокоились и начали изучать причины случившегося. Оказалось, что, пробиваясь через толщу облаков, самолет обледенел, а когда вышел из облачности, льдина оторвалась, и с большой центробежной силой ударила по кабине, наделав столько неприятностей.

Пережив испуг и небольшое потрясение, мы успокоились, но было очень холодно. Подлетая к устью Амура, что составляло только половину пути, мы уже «закоченели».

Чувствуя, что до Хабаровска так не дотянем, командир решил спуститься на бреющий полет и идти над Амуром до Хабаровска. Это сразу дало себя знать, ибо температура воздуха на высоте около 100 метров была минус три градуса.

Мало помалу мы начали приходить в себя, но возникла другая опасность — резко увеличился расход горючего и его могло не хватить до Хабаровска на таком режиме полета.

И, тем не менее, полетели над Амуром, имея ввиду возможную посадку в Комсомольске-на-Амуре.

Долетев до Комсомольска, экипаж решил, что горючего хватит до Хабаровска. Мобилизуем все силы, чтобы как-то согреться, путем усиленных движений, конечно, в пределах весьма ограниченного пространства, разминаем застывшие руки и ноги.

Не могу не отдать должного летчикам и штурману, они ведь замерзли не меньше нашего, а им надо было вести самолет, тем более погода нас не баловала, даже на высоте 100–200 метров местами была сплошная облачность, и трудно было ориентироваться.