Леонид Юзефович - Самодержец пустыни

“В Урге, – пишет Князев, – барон получил значительный денежный приз. Китайское командование успело вывезти из города лишь часть наличности своего банка. Семьдесят верблюдов, завьюченных каждый десятью пудами банковского и билонного русского серебра [227], брошено было китайцами во дворе банка в Ямыне (700 000 рублей по номиналу); да в самом здании банка осталось несколько пудов золота, 500 000 китайскими серебряными долларами и банкнотами, и около 2 000 – американскими долларами”. В другом месте Князев уточняет, что золота было четыре пуда, но все цифры весьма относительны. Точную сумму не знал, кажется, и сам Унгерн.

С этого времени он стал выплачивать жалованье серебром, золото отпускалось в исключительных случаях и только по его собственноручным запискам. При поражении под Троицкосавском чуть ли не все находившиеся при нем ценности достались красным, к моменту мятежа в денежном ящике хранилось лишь билонное серебро на несколько тысяч рублей.

Другую часть дивизионной казны, в том числе золотой запас, Унгерн перед походом на север оставил в Урге. По рассказу Князева, интендант Коковин с Ивановским вывезли ее на восток и вблизи Буир-нора честно сдали бежавшим туда из столицы унгерновцам, но их альтруизм вызывает сомнения. “Специально организованная комиссия, – в идиллическом тоне повествует Князев, – приняла по акту от Коковина нижеследующие ценности: 3 пуда 37 фунтов, золота, 4 пуда билонного серебра, 18 000 рублей банковским серебром, 2 пуда ямбами и рубленым серебром [228]и 1 400 американских долларов. Часть золота роздана была чинам буир-норского отряда, а также прибывшим из Урги раненым (по 50 рублей на человека); 20 фунтов золота взяли себе Коковин и Ивановский, 20 фунтов получил комендант Урги, подполковник Сипайлов”.

Каким образом в этой компании оказался Сипайло, и куда делись остальные пуды, Князев не объясняет, ограничившись морализаторской сентенцией: “Слишком, видно, много было крови на этих деньгах, потому что никому они не пошли впрок”. В одном месте своей книги он пишет, что у Сипайло местонахождение его доли выпытали китайцы, применив к нему те же методы, какие он сам использовал в подобных случаях; в другом – что они конфисковали вообще все золото, лишь полпуда сумели увезти Коковин с Ивановским. Как все обстояло в действительности, Князев не знал или предпочитал помалкивать. Между тем Сипайло не зря вышел из тюрьмы сразу после того, как в Харбин вступили японские войска.

По рассказу работавшего в Монголиии чекиста Вячеслава Гриднева, как раз в это время стало известно, что Сипайло с буровой установкой и группой из 16 человек на двух автомобилях пересек границу и разбил лагерь возле Буир-нора. Во главе эскадрона монгольской армии Гриднев попытался ночью захватить кладоискателей врасплох, но те полуодетыми попрыгали в грузовики и бежали в степь, бросив все снаряжение, в том числе буровую установку. В одной из палаток монголы нашли двоих крепко спавших японцев. По документам это были сотрудники исследовательского бюро Южно-Маньчжурской железной дороги, а на самом деле – офицеры японской разведки.

“При дальнейшем обследовании местности, – вспоминал Гриднев, – было установлено, что люди Сипайло пробурили несколько скважин, но клада не нашли. По всей видимости, у них не было точных ориентиров, а главное – они не учли, что за прошедшие годы отлогие берега озера заметно изменили свои очертания под воздействием сезонных колебаний уровня воды”. Надо полагать, снаряженная вскоре советско-монгольская экспедиция все это учла, но также ничего не обнаружила.

Многие считали, что часть ценностей была спрятана Унгерном еще до вторжения в Забайкалье, и не под Хайларом, а под Ургой или в районе Ван-Хурэ. Будто бы первым об этом сказал все тот же Сипайло. В газетах промелькнуло сообщение, что при аресте он спас себе жизнь хитроумным способом героя авантюрного романа: обещал указать место возле Урги, где зарыты четыре ящика с золотом.

С тех пор число этих ящиков непрерывно росло, и в конце 1920-х годов директор харбинской польской гимназии Гроховский писал уже о 24 ящиках, в каждом из которых находилось по три с половиной пуда золотых монет, и о сундуке с драгоценностями весом в семь пудов, принадлежавшем лично Унгерну.

В феврале 1924 года харбинская газета “Свет” в полутора десятках номеров опубликовала приключенческую повесть “Клады Унгерна”. Ее автором был Михаил Ейзенштадт, писавший под псевдонимом “Аргус”. Сюжет – история двух кладоискателей из эмигрантов, которые нелегально проникают в Монголию, попадают в лапы ГПУ, ловко обманывают чекистов, пустив их по ложному следу, и невредимыми возвращаются в Китай, хотя тоже без добычи. Сокровище барона ускользает от тех и от других.

В предисловии автор утверждал, что в основу его сочинения легли действительные события. Возможно, так оно и есть, подобных попыток было много. Как рассказывает Першин, примерно через год после казни барона кто-то из бывших унгерновцев, знавший, где спрятан клад, но опасавшийся ехать за ним в красную Монголию, познакомился с жившим в Китае французом по фамилии Персондер и объяснил ему, как найти нужное место под Ургой. За это он, видимо, должен был получить свой процент. Персондер, однако, не желая рисковать, решил действовать официально. Он явился в советское полпредство в Пекине и обещал по прибытии в Монголию указать местонахождение сокровищ, если ему гарантируют его долю. Соглашение было достигнуто, но когда Персондер прибыл в Ургу, от него стали требовать предварительных точных указаний. Подозревая, что его хотят надуть, француз отказался что-либо говорить и настаивал на том, что расскажет все только на месте. К нему приставили следователя по фамилии Шлихт с охранником, и они втроем отправились на “мотокаре”. По дороге Шлихт все же сумел усыпить бдительность француза, выпытал подробности, затем ссадил его где-то на полпути, а сам поехал дальше. Через какое-то время он вернулся и доложил, что никакого клада там нет, сведения оказались ложными.

Першин был уверен, что с Персондером “разыграли комедию”, и клад обманом заполучили большевики, но как все было на самом деле, сказать трудно. Сохранилось письмо Персондера советскому полпреду в Монголии, в котором он назвал имена своих информаторов – это хорунжий Немчинов, чья жена гадала Унгерну на картах, и один из ближайших помощников Сипайло, тогда еще живой Панков. Первый якобы говорил о кладе в доме Тимоновича (бриллианты, 20 фунтов золота, 2 пуда серебра) и о закопанных на Желтуре 42 ящиках с золотом, второй – о ценностях китайских банков, зарытых близ Урги (бриллианты, золото, до десяти миллионов долларов). Впрочем, если верить Трилиссеру, начальнику ИНО ОГПУ, в указанных местах ничего найти не удалось. Самого Персондера он охарактеризовал как “тип авантюриста, бывавшего везде и всюду ищущего заработка на такого рода вещах, как слухи о кладах”.