Олег Смирнов - Эшелон (Дилогия - 1)

Семнадцатилетние посматривали на меня сочувственно и ува"

жптельно, на Головастикова - осуждающе. Ветераны на Головастпкова не смотрели, сталкиваясь с моим взглядом, прятали глаза.

Старшина на полном теноровом регистре внушал:

- Головастик ты, Головастик, дурья твоя башка! Эдак и под трибунал загремишь. Винись перед лейтенантом, бисов фулиган...

Головастиков сутулился над нетронутым котелком пшенки, лицо бледное, шея в бурых пятнах. Нерешительно поднялся, заплетаясь ногами, приблизился ко мне:

- Разрешите обратиться, товарищ лейтенант?

- Ну?

- За-ради Христа простите меня, обормота... Нечистый попутал... Я в тверезости смирный и выпимши не буяню... А тут попутало... З-за Фроськи все, з-за стервы... Гуляет она... Ну, сердце закипело... Простите, товарищ лейтенант!

- Претензии к жене, а замахиваешься на меня?.. Учти, Головастиков, сказал я, желая поскорей закончить это объяснение, - ты грубейше нарушил воинскую дисциплину, но на первый случай ограничусь выговором. Объявляю тебе выговор! Повторится чтолибо подобное - под арест, на "губу". Или похлестче. Дошло?

- Дошло, товарищ лейтенант! Аж до печенок! Я и тверезый смирный, и выпимши не буйный... Не повторится, товарищ лей-"

тенант!

- И чтоб вообще не пил больше. Обещаешь?

По его лицу видел: не обещает. Я спросил:

- Так как насчет выпивок? Завяжешь?

- Завяжу, товарищ лейтенант. То ись попытаю...

"Ответик", - подумал я и сказал нравоучительно:

- Не подведи себя, товарищей и меня. Всё.

Головастиков выдавил мучительную улыбку, вздохнул вроде бы с облегчением. Фронтовики вздохнули явно облегченно, от меня уже не отводили взгляда. Да и мальчики повеселели. Будто ничего дурного и не произошло вчера вечером и желательно обо всем позабыть быстрей. Но в том-то и загвоздка, что я это быстро не забуду, хоть расстарайся.

Разбитые пальцы побаливали, я их обернул носовым платком.

Драчев приставал с индивидуальным пакетом, и я сдался, и он начал бинтовать мне руку, от усердия высунув кончик языка.

"Перевязывает, как на фронте", - подумал я и усмехнулся: боевая рана.

Солдаты допивали чай. Головастиков занялся кашей, его похлопывал по плечу Кулагин. Головастиков жевал, облизываясь.

Свиридов клянчил у старшины аккордеон, но тот, приглядевшись ко мне, сказал:

- Замучил инструмент и личный состав. Сегодня передых.

Будешь образцового поведения - завтра вручу.

- Карамба! - сказал Свиридов высокомерно.

- Что?

- По-испански - проклятье, товарищ старшина.

- Кого ж ты проклинаешь?

- Никого в частности, товарищ старшина. Так, вообще... Но промежду прочим, товарищ старшина, напрасно жметесь, это вас не украшает.

- Тебе б судить, что меня украшает! Но замечу тоже промежду прочим: будешь хамить - не видать инструмента как своих ушей.

- Я? Хамлю? Товарищ старшина, как можно!.. Что я, хамлет какой? Театрально жестикулируя, Свиридов возвел очи к небу. - Просто крайне нуждаюсь в музыкальном сопровождении... Была не была - рискнем без него. С придыханием, с ужимками пропел-прохрипел: - "Я понял все: я был не нужен... Ту-ди, ту-ди, ту-дитам, ту-дитам, ту-дитам... Не нужен..." Сказал: - Без музыкального сопровождения не пойдет. - Свернул толстенную, в два пальца, самокрутку из злейшей махры, выпустил сизое облако, от которого у меня запершило в горле. Так что бабушка надвое сказала, что приемлемей - аккордеонные танго либо такая свирепая махорка.

Старшина невозмутимо спрятал аккордеон в футляр, поставил на нары. Сверху сказал Логачееву:

- А кто котелок будет мыть за тебя?

- И все-то вы засекаете, - сказал Логачеев.

- Сверху видней! А ты давай-давай мой котелок. Не забывай, Логачеев: труд создал человека.

- А люди создали труд, - вставил Свиридов.

Старшина не принял шутки:

- Не мудри. Труд создал из обезьяны человека. Точка!

- Товарищ старшина, а вы воркотун. - Свиридов не унимался, хотя на физиономии как маска - пи один мускул не дрогнет.

- Это как попять?

- Так: воркотун - значит ворчун.

- Ворчун, - согласился Колбаковский вполне добродушно. - С вамп не поворчишь - на шею сядете, заездите.

Подвернулся Рахматуллаев, ослепил белейшими зубами:

- Ну, на вас далеко не уедешь, где сядешь, там и слезешь.

- И то, - Колбаковский согласился еще более добродушно, но глаза щелились, подрагивали брови - признак того, что старшина недоволен.

Да и мне разговор не нравится: вышучивающий тон, высмеивание старшего и по должности, и по возрасту, панибратство.

Не припомню, чтоб прежде солдаты так разговаривали со старшиной роты. О его авторитете я обязан печься. И я сказал:

- Товарищ старшина, что у нас по распорядку дня?

Я хотел дать Колбаковскому повод пресечь это вышучивание, достойно выйти из неловкого разговора. А старшина расцепил мою фразу как упрек, пустился в оправдания:

- По распорядку? Дня? Это самое... Политинформация, читка газет... Да вот заговорили меня, товарищ лейтенант, будь они неладны, разболтали старого...

Что старый, это верно. Вернее - стареющий. И потому дающий маху. Но какой педагог из лейтенанта Глушкова? Бывают хуже, да редко.

На очередной остановке меня отозвал гвардии старший лейтенант Трушин, указывая глазами на забинтованную кисть:

- Это в драке с Головастиковым?

- В драке? Ее не было, окстись!

- А что было? Замазываешь? Почему не докладываешь по команде?

- Не считаю целесообразным раздувать.

- Создаешь видимость благополучия? Чепе скрываешь? Очковтирательством занимаешься?

Трушин говорил сердито, пришепетывая, а я засмеялся: нелепо выглядели эти обвинения. Трушин сказал:

- Оборжешься! Так что все-таки было?

- Был крупный разговор. Солдат осознал вину, наказан.

- Мера взыскания?

- Объявил ему выговор.

- Хо, разгильдяй, пьяница отделался легким испугом!

- Пусть так. Но ведь за один проступок дважды не наказывают...

- Хитер, хитер, Глушков! Тем не менее комбату я доложу, - сказал Трушин, а я подумал: "Кто ему "стукнул" про Головастикова? Ночью, что ли?"

Трушин верняком доложит комбату. Дойдет и до командира полка и его замполита. Могут потрясти мою душу, а могут оставить без последствий. Все же мне сподручней разобраться, командиру роты. Я и разобрался, наказал, как посчитал нужным. За один проступок дважды не налагают взыскание. Если на кого-то еще и наложат, так на меня.

- А ты, Петро, гнилой либерал. Подыгрываешь подчиненным, всегда отличался этой слабинкой. Трусишь, что отомстит? Боишься пулю в спину получить в бою?

Это уже не смешно. Это глупо и злобно. И я сам разозлился, прошипел:

- Ты хоть мне и приятель, хоть мы и давненько знакомы, но я тебе скажу: ворочай мозгами, иначе получишь не пулю в спину, а кулаком по спине.

- Но-но, - миролюбиво сказал Трунит, - не сбрасывай со счетов, что я твое начальство.