Ольга Власова - Рональд Лэйнг. Между философией и психиатрией

Этот момент биографии Лэйнга до сих пор вызывает неоднозначные реакции – от крайне негативных до заступнических. Соратник Лэйнга по цеху антипсихиатрии Томас Сас использует его в качестве аргумента в обвинениях Лэйнга в безответственности и неспособности следовать собственным идеям [444]. Исследователь творчества Лэйнга и его страстный защитник Дэниэл Берстон, напротив, оправдывает Лэйнга и говорит, что другой повел бы себя на его месте точно так же. Он отмечает, что Лэйнг ушел из Гартнавеля в 1956 г. и не был знаком с теми, кто руководит им двадцать лет спустя. К тому же он был известен как ярый критик психиатрии и ее методов и предполагал, что руководство воспримет любую из его просьб в отношении Фионы с холодной враждебностью. Ее болезнь могла быть использована для дискредитации его личной и профессиональной жизни. Берстон подчеркивает, что всякий, кто знал Лэйнга, знал, как дорога ему его семья, и поэтому такое его поведение могло означать лишь одно: он понимал, что все его усилия защитить Фиону от жестких психиатрических методов будут бесполезны, а обращение к широкой общественности и широким профессиональным кругам приведет к не очень хорошим последствиям. Поэтому, указывает Берстон, он и говорил тогда, что нет никакой разницы в том, в какой больнице она будет находиться. Лэйнг понимал тщетность своих усилий [445].

Лэйнг скрывал эту историю от общественности, и, разумеется, у него для этого были веские причины. Примечательно, что в то же время, в мае 1977 г., в «New Society» вышло интервью Лэйнга с Дэвидом Коуэном, целью которого была популяризация книги «Ты любишь меня?». В преамбуле Коуэн рассказывал «семейную историю» Лэйнга: что он ушел от своей первой жены, с которой у него было пятеро детей, и что теперь у него новая семья. Разумеется, одним из вопросов, который интересовал Коуэна, было отношение Лэйнга к семье как институту. В ответ на напоминание о радикализме понимания семьи в его ранней книге «Здравомыслие, безумие и семья» Лэйнг сказал следующее:

Вы сейчас интервьюируете меня в окружении моей семьи. Я наслаждаюсь семейной жизнью. Я думаю, что семья – это по-прежнему лучшее из всего, что существует. Мои нападки на семью были связаны с протестом против того, что многие дети становятся жертвами жесткого насилия, нарушения их прав и оскорбления со стороны взрослых, которые даже не отдают себе отчета в том, что творят [446].

Тогда же, в 1977 г., Лэйнга ждет большая семейная потеря. 21 апреля в 17 часов 15 минут, в точное время его рождения, в психогериатрической больнице Глазго в возрасте восьмидесяти пяти лет умирает его отец Дэвид. Это событие окончательно разрывает его связи с прошлым и переводит его на новый этап жизни. В своем дневнике он тогда пишет:

Я чувствую, что теперь одновременно играю роль дедушки и отца. Мертвые живут в нас, в каком-то смысле я ощущаю себя его продолжением, в том смысле, в котором, насколько я помню, я никогда не был им, когда он был жив. Я часто спрашивал себя, как я отреагирую на его смерть. Я не ожидал, что настолько продолжаю его. Я не сопротивляюсь этому. Я очень рад. Я боялся, ненавидел и презирал его. Но за последние десять лет я научился любить, уважать, восхищаться и почитать его. Мне очень жаль, что ему приходилось так много работать, но иногда он совершенно утрачивал свою веселость и чувство юмора и мог быть действительно ужасен. Но я не могу вспомнить его злым (может быть, только однажды) или желающим отомстить. Он не был совершенным, я так не думаю, но по большей части он был очень благочестивым человеком, хотя он был бы очень смущен, если бы узнал, что я так о нем думаю [447].

В целом 1976–1977 гг., если можно так сказать, возвращают Лэйнга к жизни. Эти два года приносят ему сразу три книги, однако книги, главным образом, маргинальные по отношению к предшествующему творчеству. Лэйнг словно понимает, что уже бессмысленно, невозможно и неактуально писать о том, о чем он писал в 1960-е, писать так, как он это делал. Молчание первых лет после возвращения сменяется поиском наощупь. В новых книгах – собранные ранее отрывки (как в «Ты любишь меня?»), заметки и записки о новых увлечениях (как в «Фактах жизни») и дань прежним интересам, воплощенная в новой форме (как в «Диалогах с детьми»). Однако это новое все еще грезит о старом, все еще ищет пути вернуться к нему и залатать разрыв, случившийся после поездки на Восток.

В 1978 г. Лэйнг вновь продолжает развивать идеи возвращения к рождению. В июле 1978 г. в специальном выпуске журнала «Self and Society» выходит его большая статья «Экзистенциальная топология». В этой статье он излагает основные идеи философии и психологии рождения, которые будет развивать в последующие годы на практике. В частности, он говорит о том, что мышечная система каждого человека, на его взгляд, хранит множество событий и эмоций, которые тот пережил в своей жизни. Они не всегда позитивны, это могут быть страх и боль, отчаянье и жалость. В процессе терапии модулируется и проигрывается ситуация рождения человека, в результате чего он проходит путь возрождения, перерождения и освобождается от зажимов и всего, что его тяготило.

Эти идеи Лэйнг начинает воплощать на практике и организует серию семинаров. Местом их проведения, а также местом встреч его идейных соратников становится дом Лэйнга на Этон-роуд. Там организуются психотерапевтические сессии и обсуждения, лекции и индивидуальные встречи. Постепенно в дело втягивается и его жена Ютта. Теперь деятельность Лэйнга тесным образом пересекается с его семейной, личной жизнью. В конце 1980-х гг. Лэйнг обобщит опыт этих многочисленных семинаров и на его основании напишет маленькую книгу в тридцать тысяч слов под названием «Политика рождения», но эта книга так и не будет издана.

Опыт рождения и внутриутробного развития становится призмой, через которую Лэйнг осмысляет методологические основания психиатрии. Этот проект научного изучения психиатрии – последний реализованный проект Лэйнга. Он возлагает на него большие надежды и в финансовом, и в научном плане. Книга, вышедшая по его итогам в 1982 г., называлась «Голос опыта» [448].

«Голос опыта» – очень противоречивая и странная работа. Наверное, самая странная книга Лэйнга. Причиной тому – та многослойность, которую большинство критиков, обрушившихся на нее сразу же после выхода, попросту не заметило. Здесь Лэйнг пытается совместить все то, что он впитал из традиции западной философии и философской психиатрии, и то, что он пережил в течение собственной жизни и на собственном опыте. Поэтому в содержательном плане отчетливо заметны два пласта, которые соответственно составляют две главы работы: критика объективизирующих концепций опыта и описание пренатального и натального опыта.