Даниель Циммерман - Александр Дюма Великий. Книга 1

Через Лёвенов и генерала Фуа он уже принят в разношерстный клан оппозиции, где более или менее мирно союзничают бонапартисты и орлеанисты. Холодный расчет подсказывает ему, что было бы уместным выбрать себе жилье вблизи от их территорий и от своего места работы. Спекуляция недвижимостью процветала как никогда, и в центре Парижа стоимость квартир сильно подскочила, но ему удается отыскать за сто двадцать франков в год, то есть за десятую долю своего жалованья, маленькую комнатку на пятом этаже в номере 1 на площади дез Итальен, ныне Буальдьё. Стратегическая позиция на соединении квартала Пуасоньер, владений банкира Лаффита, и Пале-Рояль, поместья герцога Орлеанского.

Пока не пришла его мебель, он живет в отеле Вьё-Огюстен. Воскресенье, он выходит пройтись по бульварам в поисках кафе, которое держит сын Гиро, бывшего его учителя музыки, которому когда-то так досаждали звуки скрипки юного Дюма. Сын Гиро тоже не стал музыкантом, но он очень гостеприимен и оставляет своего земляка обедать. Прежде у Александра было время просматривать газеты. Диапазон их воззрений чрезвычайно широк, и хозяин бистро должен пребывать в согласии с политическими взглядами всех своих клиентов, от либералов с их «Constitutionnel» и «Courrier francais», где граф Лёвен вел рубрику, посвященную иностранной политике, до «La Foudre», органа ультраправых, не забывая о таких правительственных изданиях, как «Journal des Debats» и «Drapeau blanc». Александр не интересуется военной экспедицией в Испанию, начатой под давлением министра иностранных дел, благочестивого автора «Гения христианства», в целях восстановления Фердинанда VII в качестве абсолютного монарха и предания смерти Риего. В то время Александра интересуют лишь литературные новости.

Возможно, что именно у Гиро прочел он одобрительную статью, посвященную первому роману некоего Виктора Гюго «Han d’Islande», ранее известного лишь в качестве получателя тысячефранковой пенсии, назначенной ему Людовиком-Загнивающим-на-своем-Троне за благонамеренные «Оды и различные стихотворения». Через несколько месяцев Александр страстно увлечется «Воспоминаниями о Святой Елене» Лас Казеса и «Новыми поэтическими размышлениями» Ламартина. Но в это воскресенье 6 апреля 1823 года вряд ли ему попалось что-нибудь, касающееся трактата «О любви», вышедшего в прошлом году, или же «Расина и Шекспира» того же Стендаля, совсем новой брошюре [30] На самом деле Han d’Island вышел 8 февраля 1823 года, а «Расин и Шекспир» 8 марта. «Новые поэтические размышления» выйдут 27 сентября 1823-го. Цитата из Стендаля взята из тома 37 Полного собрания его сочинений, Geneve, Cercle du bibliophile, 1970, p. 39. , содержащей следующее точное определение: «Романтизм — это искусство представить публике литературные произведения, от которых она, учитывая ее нынешние привычки и верования, могла бы получить сегодня максимальное удовольствие. Классицизм, напротив, дает ей литературу, от которой максимальное удовольствие получали ее прадеды». Тот самый романтизм, который уже начинает беспокоить власти и о существовании которого Александр во время вкусного обеда с сыном Гиро вовсе не подозревал.

Чтобы весело завершить этот вечер, назавтра его ждала работа, Александр решает преподнести себе в подарок мрачную мелодраму «Вампир» в театре «Порт Сен-Мартен» [31] В высшей степени невероятно, чтобы «строжайшие указы», запрещающие магазинам работать по воскресеньям, позволили бы торговлю напитками и функционирование театров в тот же самый Господний день. К тому же Клод Шопп (opus cite, p. 69) указывает, что «Вампира» играли лишь в мае 1823-го, то есть месяц спустя после того, как Александр начал работать в секретариате герцога Орлеанского. Впрочем, это неважно: рассказывая о своей юности, Александр всегда отдает предпочтение удовольствиям перед работой. . Перед театром огромная очередь, ясно, что билета ему не получить. Какой-то человек предлагает ему продать за 20 су свое место у кассы. Александр платит, не понимая, что это плата не за место в зале, а только за очередь. За билет пришлось платить второй раз. Его появление в партере вызвало веселый смех группы мужчин.

«Вероятно, или вернее будет признать безусловность этого утверждения, я был неимоверно смешон. У меня были длинные волосы, и, поскольку они круто завивались, вокруг моей головы образовался довольно комичный ореол.

Кроме того, рединготы носили тогда выше колен, мой же ниспадал до лодыжек. Все революции совершались в Париже и не доходили до Виллер-Котре. Я был одет по последней моде Виллер-Котре, но для Парижа то была уже предпоследняя мода».

Александр решительными шагами двинулся к тому, кто только что произнес: «Ну и башка!» Секунда колебаний, в аналогичных обстоятельствах Генерал, как мы помним, катапультировал мушкетера, но сверху вниз, здесь же нужно было послать обидчика в обратном направлении, что нелегко, но все же ему удается с помощью сильной пощечины. Вслед за тем громко и внятно Александр называет свое имя, адрес, ясно, что это вызов на дуэль. В ответ эти трусы лишь выкинули его из зала. Но кто, однако, мог помешать Дюма пойти в театр, когда ему вздумается? Кресло в партере, пожалуйста, и он платит в третий раз.

Рядом с ним сидит человек лет сорока, «с приятным, доброжелательным и симпатичным лицом; у него черные волосы, серо-голубые глаза, чуть скошенный на левую сторону нос, тонкий, насмешливый, умный рот, настоящий рот рассказчика». Человек погружен в чтение «Французского кондитера», а именно в средство приготовления всякого сорта яиц в постные и иные дни шестьюдесятью разными способами. Чтобы завязать разговор, Александр принимает вид простака: ах, мсье так сильно любит яйца! У него тоже есть дядюшка, который способен съесть сотню зараз, хотя ему известно лишь двадцать способов приспособить их для этого дела. С сильным акцентом жителя Франш-Контэ незнакомец любезно отвечает дебилу, что он не столько гурман, сколько любитель редких книг, а это издание Эльзевира 1655 года. Тогда Александр задает новый, теперь уже вполне уместный вопрос, а для педагога, который до поры до времени дремлет в каждом, нет ничего приятнее преподать урок способному и любознательному, но непросвещенному ученику, дабы почувствовать себя Сократом. Прежде чем поднялся занавес, незнакомец был завоеван. Однако Александр чуть было все не испортил, когда в продолжение беседы о высоких ценах на эльзевировские издания он рассказал историю мадам Мешен, супруги префекта в Эне, которая, разглядывая демонстрируемые ей пушки, все время спрашивала, сколько стоит каждая. От восьми до десяти тысяч.

«— Ну, нет, — отвечала мадам Мешен, — свои деньги я бы в них не вложила.

Мой сосед взглянул на меня, не понимая, рассказал я мой анекдот со всей наивностью или же с насмешкой».