Даниель Циммерман - Александр Дюма Великий. Книга 1

Ссора с Гюго как будто забывалась, и Александр присутствует на премьере «Лукреции Борджиа», неизвестно с Белль или с Идой. Решительно можно сказать: Гюго слишком много пишет! Тяжеловесная, напыщенная до смешного, его мелодрама не выдерживает никакого сравнения с «Нельской башней» и «Сыном эмигранта». Но что Гюго до этого строгого посмертного суждения, если вечером 2 февраля 1833 года ему устроили овацию, и хорошенькая актриса по имени Жюльетта Друэ играла не хуже, чем обычно. В последующие дни Тьер успокаивает бретёров способом превентивных арестов и помещением под полицейский надзор. Вслед за этим выздоравливает Каррель, который наносит визит Ру-Лабори и публикует письмо с похвальным словом его секундантам. Честь спасена, раздувшийся пузырь выпускает воздух, все дуэли аннулированы, а герцогиня Беррийская в мае родила. В ожидании родов она объявила о своем тайном браке с итальянским графом, который не сопровождал ее ни в Прованс, ни в Вандею. И если мальчик, которого она родила якобы от герцога Беррийского, после смерти последнего, был назван «дитя чуда», как назвать его маленькую сестричку, зачатую во время пребывания герцогини в Нанте, где она скрывалась под защитой шуана, своего доблестного телохранителя?

Лишенный дуэли, Александр, однако, вовсе не лишится существенных доходов, которыми будет обязан проделке герцогини. Кроме интервью с Дермонкуром, он сочиняет «Вандею» и «Мадам», которые выйдут в сентябре и будут иметь большой успех как у карлистской оппозиции, поскольку герцогиня предстает благородной и мужественной женщиной, так и у республиканской, поскольку Дермонкур выведен безупречным рыцарем, а правительственный агент, префект Морис Дюваль — непопулярным мужланом. Поэтому «реальной пользой» от этого дела «оказалось сближение, не в смысле общности мнений, а в смысле взаимного уважения, между партией карлистов и партией республиканцев». Уважение, которое приведет кое-где к противоестественным избирательным блокам и обозначит разрыв между умеренными республиканцами и революционерами. Наконец, помимо солидного удовлетворения авторских прав, Александр получит еще в наследство от Дермонкура его секретаря Рускони. Дермонкур подал в отставку и просил Александра пристроить Рускони, дабы тот мог спокойно доживать свои дни. Александр ни в чем не мог отказать тому, кто никогда не переставал чтить память Генерала, отсюда в «Истории моих животных» [140] Histoire de mes betes, edition Le Vasseur citee, volume 20, p. 30. эта трезвая шутка: «Вот уже двадцать три года, как каждый день, за исключением дней моих отъездов за границу, я имею счастье видеть Рускони.

— Что же он у вас делает?..

На это вопрос было бы очень трудно ответить: все и ничего. Я придумал по этому случаю специальный глагол, весьма выразительный: он русконничает».

Король-груша дает в Тюильри костюмированный бал. Не получив приглашения, Александр пожимает плечами: он знает прекрасный выход из ситуации. Поскольку он намерен разослать не менее трехсот приглашений, а его собственная квартира невелика, он договаривается об использовании квартиры напротив, совершенно пустой, с абсолютно голыми стенами. Это не страшно, достаточно ведь предложить лучшим художникам бесплатно продемонстрировать здесь свой талант. Сисери, художник-декоратор из Оперы, принесет необходимые материалы — холст, краски, кисти. 27 марта, «за три дня до бала все были на своих местах: Альфред Жоанно набрасывал сцену из «Сен-Мара»; Тони Жоанно — из «Сир де Жиак»; Клеман Буланжер — из «Нельской башни»; Луи Буланже — из «Лукреции Борджиа»; Жаден и Декан работали вместе над «Дебюро», Гранвиль — над «Оркестром», Бари — над «Тиграми», Нантёй над дверными панно, где в двух медальонах были представлены портреты Гюго и Альфреда де Виньи». Достойное выражение признательности двум поэтам, залатавшим стихи в «Христине». Однако ни тот, ни другой на бал не пришли, Виньи не мог оставить тяжело больную мать, а Гюго неизвестно почему, скорее всего по причине гордой его обособленности, вопреки всем усилиям Александра с ним помириться.

Нарисовать панно обещал и Делакруа, но что-то запаздывал. Обеспокоенный Александр его теребит, но Делакруа появляется лишь накануне бала — пообедать с Александром. Другие художники свой труд уже почти окончили, Делакруа осматривает работы как собрат, хвалит. За десертом он спрашивает у Александра, какой сюжет мог бы ему понравиться. «Король Родриго после битвы». Делакруа не видит здесь никаких сложностей. «И, не снимая узкого, облегающего черного сюртука, не засучив рукавов, не сняв манжет, не переодеваясь в блузу, Делакруа берет угольный карандаш, тремя-четырьмя штрихами набрасывает лошадь, пятью-шестью — всадника, семью-восьмью — пейзаж, вместе с мертвыми, умирающими и удирающими; затем, сочтя достаточными эти, никому, кроме него, непонятные заготовки, он берет кисти и начинает писать.

И в то же мгновение, как будто разорвалась завеса, и под его рукой появился сначала окровавленный всадник, истерзанный, израненный, едва влекомый своей лошадью, такой же окровавленной, истерзанной и израненной, не находящий опоры в стременах и сгорбившийся над своим копьем; вокруг него, впереди, позади — груды мертвых тел; на берегу реки раненые пытаются дотянуться губами до воды, оставляя за собой кровавые следы; на горизонте, насколько видит глаз, ужасное, жестокое поле боя; и над всем этим — заходящее за горизонт, утолщенный кровавыми испарениями, солнце, подобное раскаленному в кузнице щиту, и в голубом небе, по мере удаления принимающем неуловимый зеленый оттенок, розовые, как пух ибиса, облака».

Усилиями гениальных художников, дружбы и щедрости, о которых можно только мечтать сегодня, в конце второго тысячелетия, как же преобразилась эта квартира-музей! Дабы стол оказался на уровне оформления, Александр просит у папаши Кнута разрешения на охоту, и возвращается с нее с девятью косулями и тремя зайцами. Затем он приглашает трактирщика Шеве. «Надо было проделать торговый обмен»: одну косулю поменять на семгу, вторую — на «гигантский галантин», еще две «были зажарены целиком» и так далее. В день бала, «в семь часов явился Шеве с лососем в пятьдесят ливров, косулей, зажаренной целиком и помещенной на серебряное блюдо, как будто бы позаимствованное из буфета Гаргантюа, гигантским паштетом и со всем необходимым прикладом. Триста бутылок подогретого бордо, триста бутылок охлажденного бургундского, пятьсот бутылок замороженного шампанского».

В каждой квартире помещалось по оркестру, и было условлено, чтобы одновременно они исполняли одни и те же мелодии. Пора переодеваться. Александр надевает костюм эпохи Возрождения — и символ, и программа бала. Белль отвечает своему имени, как никогда, со своими черными волосами, синими глазами, в бархатном платье с накрахмаленным воротничком и «в черной фетровой шляпе с черными перьями, как у Елены Фоурман, второй жены Рубенса» и последней. Бедняжка Белль думала таким образом закрепить свое положение последней спутницы Александра, еще не ведая, что этот роскошный праздник — его прощальный подарок.