Дитрих Айгнер - Франклин Рузвельт. Уинстон Черчилль

Только после смерти Рузвельта общественности стала известна цена, которую Рузвельт и Черчилль заплатили Сталину в Ялте за счет Японии и Китая для вступления Советского Союза в войну против Японии через три месяца после немецкого поражения: дальнейшее существование коммунистического господства Внешней Монголии, передача южной половины Сахалина и Курильских островов, а также арендные договоры, которые гарантировали использование гаваней Порт-Артур и Дайрен (Дальний), а также маньчжурской железной дороги для советских целей. Американский генеральный штаб в связи с военной слабостью китайских националистов (гоминьдан) пришел к заключению, что американцам нужен другой второй фронт на Азиатском материке, так как без нападения советских дивизий на японские сухопутные войска в Маньчжурии и Корее безоговорочно капитулировать Япония могла бы только путем чрезмерных американских потерь при захвате основных японских островов. Еще нельзя было предвидеть, когда идущее на всех парах развитие атомной бомбы будет закончено, бомбы, которую предложил Альберт Эйнштейн в своем письме Рузвельту в 1939 году. Решение о применении атомной бомбы было Рузвельту неизвестно. В Ялте он полагал, что, несмотря на концессию, принятую не в пользу Китая, о которой Чан Кайши узнал только через пять месяцев, 15 июня 1945 года, этим секретным договором может быть устранено последнее препятствие на пути к достижению трех больших целей американской дальневосточной политики: победа над Японией, сделать Китай независимым проамериканским фактором в Восточной Азии и будущим мировым жандармом, вступление Советского Союза в войну с Японией.

Как бы значительно и необходимо не было, по мнению Рузвельта, сотрудничество с Советским Союзом в Азии и Восточной Европе, а также при создании Объединенных Наций, самым решающим испытанием для кооперации победителей после войны было соглашение по вопросу, что должно прийти на смену в центре Европы после разгрома Третьего рейха. Ни одна из трех держав не хотела спокойно или категорически предоставить другой или двум другим центр Европы как сферу влияния.

Разногласий по вопросу негативных военных целей не было: безоговорочная капитуляция, это значит, никакого мира путем переговоров, уничтожение национал-социализма и германского милитаризма. Германия должна быть разоружена и денацифицирована, национал-социалистические организации распущены, военные преступники должны понести наказание, устранить всякую возможность повторения агрессии на все времена. Но по другую сторону этих целей дело обстояло труднее. Должна ли остаться Германия вообще как единое национальное государство? Не лучше было бы расчленить страну и не вернуться ли к бисмаркскому рейху? В случае, если Германия останется единым государством, где будут проходить ее границы? Где должна будет конкретно проводиться оккупационная политика в переходный период, который последует после безоговорочной капитуляции и принятия высшей государственной власти союзниками? Должны ли победители быть озабочены предполагаемым экономическим хаосом или только препятствовать тому, чтобы чума и мятежи не угрожали безопасности оккупированных войск? Должны ли оккупационные войска возмещать убытки, сколько, кому и в какой форме? Все эти вопросы должны быть решены или, по меньшей мере, заранее обдуманы в обстановке неудержимой военной страсти, ненависти и презрения к Германии и к немцам, которая еще больше накалилась, когда в связи с наступлением союзных войск на фронтах мировой общественности стал известен весь масштаб нацистской политики истребления народов: евреев, поляков, русских и других национальностей.

В этой ситуации было также понятно, насколько роковым стало для немецкого народа то, что американское послевоенное планирование до смерти Рузвельта, рассчитанное на продолжительный срок, не было решено: будет ли Германия подвергаться жестокой мести, порабощению, раздроблению и обнищанию или ей будет дан шанс вернуться в сообщество народов как нефашистское, миролюбивое и экономически стабильное государство. Именно по этому вопросу часто возникала сильная борьба внутри американского правительства. Неясность в этом центральном вопросе, связанная с привычкой Рузвельта откладывать решение проблем, с борьбой между военными и штатскими, с трениями в различных плановых комиссиях, с путаницей в вынесении решений и с переменными схватками инстанций и отдельных деятелей за оказание влияния на Рузвельта, помешала выработке монолитной концепции по германскому вопросу.

К поборникам мира можно отнести, например, военного министра Стимсона и министра иностранных дел Халла, наряду с ними также представителей плановых комиссий министерства иностранных дел, которые занимались планированием послевоенной экономики. Они полагали, что смогут извлечь уроки из ошибок Версальского договора. Его бессмысленные назначения репараций и другие ненужные меры пробудили бы в Германии только ожесточение и националистические страсти и дали бы благодатную почву для пропаганды националистов в Веймарской республике. Уверенность в том, что не появится новый Гитлер, могла быть достигнута только тогда, когда были бы созданы экономические предпосылки для стабильной демократии. Немецкая экономика должна была достичь предела, способного обеспечить сносный жизненный уровень. Необходимые выводы этих планов министерства иностранных дел состояли в том, чтобы Германия осталась неделимой, а репарации ограничить. Если предоставить разрушенную экономику самой себе, то американскому налогоплательщику пришлось бы предотвращать массовую смерть, чего не потерпела бы американская общественность. Кроме того, экономический коллапс Германии нанес бы экономическим интересам США еще более фундаментальный вред. Он затруднил бы восстановление разрушенной Европы, потому что другие европейские государства решились бы в связи с бедственным положением в Европе на протекционистскую политику — этот ужасный призрак со времен мирового экономического кризиса. Обнищавшая Германия вступила бы в конфликт с решениями и намерениями конференции в Бреттон-Вудз в июле 1944 года, на которой 44 нации во главе с США объединились на основе принципов либерально-капиталистического послевоенного устройства.

К защитникам драконовского мира принадлежали Рузвельт, его первый советник Гарри Хопкинс, министр финансов Генри Моргентау, большая часть высшего военного руководства, а также заместитель и соперник Халла Самнер Уэльс. Разногласия с «голубями» начались уже с интерпретации прошлого и уроков, которые следовало извлечь из этого. Рузвельт считал Версальский договор плохим, т. е. очень мягким. После второй мировой войны гарантии против повторного возврата прусско-немецкого милитаризма должны быть сильнее и окончательными. Кроме того, Рузвельт не считал только Гитлера ответственным за национал-социализм. В разгар второй мировой войны он был убежден в агрессивном национальном характере немцев. Его особая ненависть была адресована «прусской милитаристской клике» и «ведущим войну бандам милитаристов», которые должны быть истреблены, чтобы в будущем сохранить мир. В связи с такой оценкой он до конца своих дней твердо придерживался планов разделения Германии, которые на Ялтинской конференции были выделены для принципиального решения, чтобы в спокойной обстановке коллективно обсудить конкретные шаги. Но не эти планы раздела Германии, а границы зон оккупации стали территориальной основой немецкого раздела, которые из-за временного отсутствия ориентации американского представителя в Европейской совещательной комиссии находились в стадии развития с учетом британо-русских инициатив и были приняты только после смерти президента. В планах раздела Германии для Рузвельта снова решающую роль играл Советский Союз. Разделение Германии, по расчетам президента, Сталин должен рассматривать как решающую гарантию безопасности. Оно могло привести его к осознанию того, что нет необходимости будущую страну на восточной границе Советского Союза ставить под свой контроль.