Дитрих Айгнер - Франклин Рузвельт. Уинстон Черчилль

Будь Рузвельт как борец за жесткий мир в вопросе будущего раздела Германии, по меньшей мере, последовательным, противоречивые и запутанные концепции по германскому вопросу привели бы к тому, что были решены две другие проблемы, затрагивающие будущее Германии: репарации и американская оккупационная политика после войны. В то время как Рузвельт в вопросе о репарациях не позднее чем с момента подготовки к Ялтинской конференции стал придерживаться аргументов министерства иностранных дел, а Сталин, напротив, выступал за политику репараций, которая позволила бы немцам поддерживать жизненный уровень, открывающий путь для демократии, дающий право надеяться на оздоровление европейской экономики, появилась директива 1067 Объединенного Генерального штаба об оккупационной политике после войны, а именно в духе плана Моргентау, который должен был помешать Германии начать третью мировую войну.

Основные положения плана, принятого на конференции в Квебеке, стали, правда, в значительно модифицированном виде фундаментом оккупационной политики. Основа была заложена в политическом ансамбле министерства финансов во главе с Моргентау, Объединенного Генерального штаба и административной верхушки военного министерства, причем, как инакомыслящий военный министр Стимсон, так и министерство иностранных дел были отстранены. Когда Рузвельт в августе 1944 года отверг руководство по оккупационной политике, которое было выработано в ставке союзных войск генерала Эйзенхауэра в Лондоне, посчитав его слишком мягким, и вскоре после этого присоединился к плану Моргентау, военное министерство и Генеральный штаб использовали шанс выработать директивы для нового руководства, которое соответствовало идее Моргентау «запланированного хаоса». Концепция министра финансов действовала на военных так привлекательно, потому что принятие за основу того, что экономический хаос в Германии совпадает с политическими послевоенными целями США, освободило бы оккупационные войска от задачи заниматься экономическими проблемами, чему американский генералитет хотел всячески воспрепятствовать. Принципы, сформулированные в Квебеке, преодолев потом внутрипартийную борьбу, которую можно, в частности, описать как сатиру, были положены в основу директивы 1067. В ее предпоследней редакции она была подписана Рузвельтом 20 марта 1945 года, а в последней редакции ее подписал Трумэн лишь через три дня после германской капитуляции.

Хотя Рузвельт в сентябре 1944 года под давлением общественной критики дистанцировался от плана Моргентау, его подпись в Квебеке была знаменательной для тогдашнего понимания драконовского мира. По этому плану Германия должна была на востоке и западе отдать земли Польше и Франции, Рурская область и Кильский канал должны были быть взяты под международный контроль, остальная часть Германии должна быть разделена в зависимости от деления, оккупационная армия не должна была нести никакой ответственности за экономику. Экономической основой этого проекта был полный развал индустриальной базы Германии, а именно Рурского бассейна, шахты которого должны быть закрыты, а промышленное оборудование увезено.

Но это было не то, будущее волновало Рузвельта в последние два месяца его жизни после Ялтинской конференции. Хотя не ясно, насколько Рузвельт между тем отошел от плана Моргентау, в своем отчете перед конгрессом о встрече Большой тройки в Ялте он говорил (не впервые после сентября 1944 года), что хотя безоговорочная капитуляция и означала разгром и развал национал-социализма и милитаризма, а также германского генерального штаба, но не порабощение немецкого народа. Что его, однако, действительно беспокоило и привело к резкому обмену телеграммами со Сталиным, так это темные тени Красной Армии над Европой, все более очевидная сталинская политика не только игнорирования прав поляков на самоопределение, а с нарушением принципов Атлантической хартии одновременно разрушить надежды на лучший мир. Если Рузвельт и в публичной речи до последнего твердо придерживался принципа надежды, то вполне возможно, что в последние недели перед смертью его мучили сомнения, не останется ли послевоенное видение, сотрудничество победителей через день после триумфа все же утопией. Когда 12 апреля 1945 года он скончался от кровоизлияния в мозг на его второй родине в Варм-Спрингс, он справился с войной, но не с миром.

Рузвельт был президентом в кризисные времена. Мировой экономический кризис и вторая мировая война дали ему двойной шанс для исторического величия. Благодаря «Новому курсу», ответу на тяжелейший экономический кризис в Соединенных Штатах, он занял достойное место в истории своей страны. Всемирно-историческое значение он приобрел благодаря своей несгибаемой воле, в противовес большинству американцев приняв на себя тотальный вызов.

Если сравнивать вызов и успех в холодном свете исторической дистанции, то Рузвельту в войне сопутствовало больше успехов, чем в мире. Вторую миссию своей жизни — как «солдат свободы» (Дж. МакГрегор Бернс) победить полностью и окончательно ненавистный национал-социализм и фашизм в Европе и Азии вместе с союзниками — он выполнил. Победой над Германией, Японией и Италией и их другими союзниками он внес существенный вклад в дело сохранения статуса США как мировой державы и спасения западной цивилизации, Рузвельт в 1940–1941 годах был для человечества западного мира последней надеждой демократии и собственно альтернативой Гитлеру. Он не обманул эти ожидания, потому что в дни Перл-Харбора благодаря чрезвычайному соединению в себе сознания долга, верности принципам, крепким нервам, молчанию и здравому мышлению шаг за шагом вывел американскую нацию из изоляцинизма и проявил себя после вступления в войну стратегом, союзным политиком и мобилизатором нации. Он вел американскую войну, не щадя материальных средств, но со сравнительно небольшими людскими потерями.

Значительно труднее же судить о том, насколько успешным был «Новый курс». Этот вопрос по сей день остается спорным и трудным при формировании исторического суждения. Историки не имеют единого мнения о том, что собой представлял «Новый курс». Была ли это серия хорошо продуманных, но противоречивых и преимущественно безуспешных экспериментов, или реформа или даже революция американской экономической, общественной и государственной структуры? Нужно ли измерять успех или неуспех при опустошенном состоянии американской экономики в период вступления Рузвельта на пост или в действительности несбывшиеся желания обеспечить всех работой, достичь высоких производственных мощностей, высокой покупательной способности, социальной обеспеченности для всех и «справедливого» распределения доходов и средств? Должен ли историк следовать самооценке Рузвельта как реформатора или суждениям современных критиков справа и слева, которые считали его то консерватором, который спас капиталистическую систему, то революционером и социалистом, который разрушил традиционные принципы и ценности американского общества?