Анна Герман - Анна Герман. Жизнь, рассказанная ею самой

Вот так и я через много лет после гениального Штоколова попыталась отразить его свет своим исполнением. Кажется, получилось. «Гори, гори, моя звезда…» стал одним из самых любимых в моем репертуаре. Нет, это не тот случай, когда исполнителю нравится, а мнение слушателей не в счет. Правда-правда, бывает и такое, исполнитель увлечен, зрители терпят…

Меня не раз мягко укоряли, что пою слишком много русских песен, вернее, песен советских композиторов, песен на русском языке. Мол, я же польская певица, должна петь по-польски. Но при этом не ставилось в вину, если исполняла песни на итальянском, например. Понятно, поляки немного ревновали меня к СССР.

Я не раз слышала от коллег… проклятья и слова о ненависти. Почему?!

Хотелось крикнуть именно это: почему, за что?! Я никогда не занимала чужое место, никогда никого не подсиживала, не сплетничала, не закручивала интриги. Я пела то, что не пел никто, не отнимала чужих песен, не закатывала скандалов, требуя особые условия. Единственное, что я требовала, — возможность петь живьем, без фонограммы. Но это не мой каприз, а желание не обманывать зрителей, если бы они хотели услышать фонограмму, го купили бы пластинку, а на концерты ходят, чтобы услышать живое пение.

Никому не завидовать меня научила бабушка. Она вообще научила многому.

Моя бабушка была удивительным человеком, таким от природы дается мудрость и понимание того, что в жизни правильно, а что нет. К сожалению, я даже не смогла проводить ее в последний путь, потому что сама лежала с очередным сильнейшим болевым приступом. Но ее наставления запомнила на всю жизнь.

Бабушка научила меня быть скромной и никогда не пытаться занять первый ряд. Впервые выступив на сцене, я смеялась:

— Бабушка, я нарушила твое правило — вышла к рампе, вперед, оставив музыкантов позади.

Внимательно посмотрев на фотографию, бабушка изрекла:

— Наверное, так положено.

Она приучила меня быть вежливой в повседневной жизни, не вешать на других свои проблемы, улыбаться даже тогда, когда тебе очень плохо:

— Другим вовсе ни к чему видеть твои страдания, особенно если они не могут помочь.

Бабушка была искренне верующим человеком и очень переживала из-за нашего неверия. Переживала, но молчала, понимая, что это требование времени.

Она относилась к Церкви Адвентистов Седьмого Дня, строгой и скромной.

Бабушка приучила меня (у нас и выбора другого не было) быть неприхотливой в быту, довольствоваться малым, но содержать это малое в порядке. Это очень помогло мне во время бесконечных разъездов, когда обходиться малым приходилось поневоле, не станешь же таскать с собой целый чемодан всякой всячины.

Она научила строго спрашивать сначала с себя, а потом с других.

Я бы очень хотела научить этому Збышека, но пока он еще не все понимает, а я больна и стараюсь меньше общаться с сыном, не хочу, чтобы он запомнил маму больной и некрасивой, пусть лучше знает по фотографиям.

Это, наверное, лучше всего, когда подобные принципы передаются от поколения к поколению, мне не удастся многому научить сына, чему-то научить и даже увидеть собственных внуков, но за меня это сделает Збышек-старший.

Не своя…

Странная формулировка, но это обо мне.

У чиновников в Москве идет обсуждение окончательного варианта последовательности номеров предстоящего концерта. Все на ходу, потому что вот-вот начнется генеральная репетиция, а на ней присутствует начальство повыше, потому все решают прямо за кулисами, чиркая на листочке и не обращая внимания на присутствующих артистов.

И вдруг слышу:

— Опять Герман? Своих, что ли, не нашлось?

Я на мгновение замираю. «Своих»… значит, я не своя. Все верно, я польская певица Анна Герман.

Чиновница видит, что я услышала, и видит, что я это увидела, а потому хмурится еще сильней — неудобно, это за глаза можно сказать что угодно, прямо в лицо не положено.

Но меня волнует не это, мне даже смешно, хотя смех сквозь слезы. Совсем недавно, пару месяцев назад в Варшаве я услышала почти те же слова:

— Герман? Что, своих не хватает?

Сказал их польский чиновник.

Тоже не своя. В Польше я все чаще «советская», не могу простить, что много песен пою по-русски и часто гастролирую в Советском Союзе. В Советском Союзе, хоть и родилась в Ургенче, я иностранка. Все правильно и неправильно одновременно.

Когда же, наконец, люди всей Земли для всех будут «своими» просто потому что люди, что родились и живут на одной прекрасной планете? Наверное, еще очень не скоро, еще долго будут пенять потомкам за какие-то ошибки их предков.

Но я знаю, где я «своя» — там, перед зрительным залом, когда тем, кто пришел послушать мое пение, все равно, кем я считаюсь и даже на каком языке пою. Когда зрители одинаково аплодируют и польским, и русским, и итальянским мелодиям, даже не понимая слов, потому что мелодии тоже способны брать за душу.

«Аве Мария» я пою перед любой аудиторией одинаково, и все понимают.

И пока я слышу аплодисменты, пока мои песни, неважно, где и кем они написаны, ждут и просят повторить на «бис», я «своя» в любой стране, где нужно мое пение, моя душа. И никаким чиновникам не отобрать у меня этой принадлежности!

Никто не знает, что я «не своя» и в Польше, и в Советском Союзе еще по одной, возможно, более важной причине: мои предки немцы. Конечно, отец родился в Лодзи, но просто потому, что дедушка там учился. Мама «доказала», что ее предки приехали в Россию из Голландии, следовательно, она голландка. Я этакий симбиоз голландки и поляка.

Это не так, мой отец немец, его предки приехали в Россию из Вюртемберга, что гораздо ближе к Франции и Швейцарии, чем к Польше. У них были виноградники в долине Неккара. Приехали более ста пятидесяти лет назад, мой прапрадед был привезен совсем маленьким мальчиком. Они были меннонитами, крепко держались своей веры, запрещавшей брать в руки оружие, и, начав испытывать серьезное давление в Германии, а также материальные проблемы из-за безземелья, решили отправиться в далекую Россию, где им обещали возможность работать на своей земле и жить по законам своей веры.

Меннониты жили в России уже не первый десяток лет, когда предки по отцу тоже двинулись на восток. Мой прадед родился уже в России. Я толком не знаю, где именно они осели, но, кажется, поселение находилось недалеко от Азовского моря и называлось замечательно: Нойхоффнунг — «Новая надежда». Но эта «Надежда» не могла прокормить всех желающих, потому что семьи быстро росли, в них было но десять-двенадцать детей.

Чтобы не бедствовать, решено снова переселиться, не всем, но хотя бы некоторым.

Наш прадед с семьей отправился в Западную Сибирь, где земля стоила очень дешево и желающим переселиться выделялась какая-то помощь. Он основал свое хозяйство (кажется, это называется хутор) близ Петропавловска. Это между Омском и Курганом. Я плохо знаю географию Советского Союза, Польши гораздо лучше, но на карте Петропавловск отмечен.