Борис Кузнецов - Ньютон

«Начала» очень важны для понимания стиля жизни Ньютона. Чтобы увидеть или по крайней мере попытаться увидеть связь стиля жизни великого мыслителя с содержанием его научного подвига, нам понадобится снова обратиться к тому, что можно было бы назвать «концепцией научной гениальности». На сей раз речь идет об эволюции творчества, об «онтогенезе» мыслителя.

Гениальный мыслитель никогда не почивает на лаврах и не заменяет лавровым венком тот терновый венец нерешенных проблем, который является его благословением и проклятием. Величайшее достижение означает для него появление новой проблемы, которая видна как отдаленный пейзаж, как идеал, манящий, но недоступный или требующий неопределенно большой суммы новых усилий. Для Эйнштейна высшим достижением была общая теория относительности, после нее он сконцентрировал все силы своего гениального ума на разработке единой теории поля. Переписка Эйнштейна во второй половине его жизни свидетельствует о том, что он постоянно ощущал неизбежность обобщения разрозненных представлений о полях и частицах и понимал малую вероятность решения проблемы в короткие сроки, сопоставимые с теми сроками, в течение которых были найдены уже достигнутые решения. «Эпоха единой теории» была для Эйнштейна эпохой заметного сужения связей с физиками, эпохой значительного оживления общественной деятельности и расширения связей с непрофессиональными кругами. По-видимому, поиски новых путей, куда еще не ступали другие, расширяют кругозор ученого, выводят его за пределы профессиональных интересов.

Был ли в жизни Ньютона подобный перелом?

В какой-то мере он чувствовал принципиальную невозможность чувственного восприятия абсолютного пространства; это ощущение Ньютона угадал не кто иной, как Эйнштейн, писавший о мыслителе XVII—XVIII вв.: «...понятие абсолютного пространства, связанное с понятием абсолютного покоя, доставляло ему неприятное чувство; он понимал, что в опыте, по-видимому, нет ничего, что соответствовало бы этому понятию. Он чувствовал также беспокойство в связи с введением дально-действенных сил» (24, 183). Это «неприятное чувство», «беспокойство», не принимало масштаба трагической неудовлетворенности и не отдаляло Ньютона от современных ему физиков. Напротив, «Начала» сблизили Ньютона с ними. И тем не менее триумф однозначного и точного объяснения мира включал некоторый трагический компонент.

Почему возвращались картезианские искушения, аналогичные искушениям единой теории поля у Эйнштейна? Почему призрак эфира тревожил Ньютона? Почему Ньютон, прожив после выхода «Начал» сорок лет (больше, чем Эйнштейн после создания общей теории относительности), почти не разрабатывал основных идей этой книги, содержавшей, как это показало дальнейшее развитие науки, колоссальные потенции ее преобразования? Эти фундаментальные вопросы биографии Ньютона, вопросы о содержании и движущих силах его творчества после создания «Начал», связаны с еще более фундаментальными вопросами, с основными коллизиями физики и философии XVII—XVIII вв., с проблемой соотношения ньютонианской и картезианской линий в науке, с оценкой роли, которую играли религиозные противоречия и споры в культуре Нового времени и в генезисе классической картины мира.

«Начала» были для Ньютона, для его личного бытия действительно переломным этапом. Конец 80-х годов и последующие десятилетия во многих отношениях — это уже новые интересы, новая среда, новый стиль жизни. Значение «Начал» как переломного этапа в жизни Ньютона раскрывается их гносеологическим анализом. Из безуспешных попыток дать собственно физическую расшифровку сил тяготения, из «неприятного чувства» по поводу абсолютного пространства и «беспокойства» по поводу дальнодействия, о которых говорил Эйнштейн, вытекала некоторая незавершенность многолетних научных поисков. Ньютон не избавился от картезианских призраков, но для них, даже в плюралистической и условной форме, была отведена определенная область, главным образом оптика. Теологическим проблемам были посвящены специальные, по преимуществу историко-богословские исследования. В пределах «физики принцицов» основная проблема — доказательство закона тяготения — была решена, и решена блестяще. При исключительной напряженности научного мышления Ньютона завершение «Начал» привело к известному вакууму, который заполнялся непрофессиональными интересами. У Ньютона они были связаны со сравнительно недолгой общественно-политической деятельностью и несколько позже с обязанностями директора Монетного двора.

В 1685 г. Ньютон пригласил к себе в качестве секретаря своего однофамильца Гэмфри Ньютона, прослужившего у него до 1689 г. и позднее изложившего мужу племянницы Ньютона Дж. Кондуитту свои воспоминания. Гэмфри переписывал «Начала», а потом, когда книга вышла из печати, разносил экземпляры в подарок знакомым и сослуживцам автора. Один из сослуживцев, как вспоминает Гэмфри, сказал, что, для того чтобы понять в «Началах» хоть что-нибудь, нужно специально учиться не менее семи лет.

По записям Кондуитта можно судить о жизни Ньютона в период создания «Начал». Гэмфри говорил, что Ньютон в эти годы никогда не отдыхал, не ездил верхом, не играл в кегли, не совершал прогулок, почти не принимал гостей и мало спал: ложился не раньше двух-трех часов, а весной и осенью — в пять-шесть часов утра и спал не больше пяти часов. Обедал он только по настоятельному требованию Гэмфри. Ньютона огорчала необходимость тратить время на еду и сон. Лекции почти не отнимали у него времени (студенты не посещали их), через четверть часа люкасовский профессор обычно возвращался домой. Много времени занимала у Ньютона работа в химической лаборатории. Печь в ней топилась почти постоянно, днем и ночью. Больше всего времени он посвящал плавлению металлов. Гэмфри полагал, что это были алхимические опыты. Но, как видно, теоретические размышления и вычисления стояли у Ньютона на первом плане: он часто подбегал к столу, даже не присаживаясь, записывал какую-либо мысль.

После «Начал» (не сразу — выход книги обычно не был существенным этапом в его работе) интересы Ньютона, его быт, круг знакомых постепенно изменились. Ученый занялся общественно-политической деятельностью, в частности в парламенте. Нередко этот факт биографии Ньютона считают несущественным, а о его единственном выступлении в парламенте — с просьбой закрыть окно — рассказывают столь же часто, как о знаменитом яблоке. На самом деле политическая деятельность играла заметную роль в жизни Ньютона.

В начале этой главы говорилось о различии между мыслителями Возрождения, которые так часто были общественными борцами, и мыслителями XVII в., которые реже выходили за пределы своей профессиональной деятельности. Реже и в меньшей степени, но все же выходили. У Ньютона общественно-политическая деятельность была сравнительно поздней и недолгой. Помимо полной погруженности в научные исследования в период подготовки «Начал» была еще одна, более общая причина позднего выхода Ньютона на общественную арену — волна католической реакции, докатившаяся до Кембриджа. Католическая реакция была наиболее характерным проявлением того отхода от идей и политики 40-х годов, который начался после реставрации Стюартов в 1660 г.