Булач Гаджиев - Дочери Дагестана

«Константин Эдуардович Циолковский считал Павла Каннинга своим другом. У него среди инженеров, врачей и демократично настроенных калужан имелись друзья. Некоторые из них жертвовали деньги, чтобы Циолковский мог приобрести материалы для своих моделей. Делал это и мой супруг. Революционно настроенные друзья Циолковского Доброхотов и Авилов часто спасались от полиции в нашем доме. Муж организовал книжный склад, куда Константин Эдуардович сдавал для продажи свои научные брошюры и книги. А разговоры в доме часто шли о ракетах, дирижаблях, о межпланетных путешествиях. Многие, – жаловался Константин Эдуардович, – считают меня фантазером и смеются над моими работами. Вот Павел Павлович верит в мои идеи, за это я его люблю.

К. Э. Циолковский переписывался с зарубежными учеными, хотя не знал иностранных языков. Всю переписку на французском языке вела моя сестра – Валентина Георгиевна Иванова, переехавшая с нами в Калугу из Темир-Хан-Шуры. Умер мой муж, Павел Каннинг, в 1919 году от тифа во время работы в военном госпитале, заразившись от больных».

Получил я письмо и от внука основоположника космонавтики А. Костина. Он также утверждал, что его дед и Каннинг были близким друзьями. Лидия Георгиевна и ее сестра Валентина часто импровизировали на рояле для моего деда, писал он.

В 30-е годы прошлого века Лидия Георгиевна была сослана, находилась на грани смерти и лишь в середине 50-х годов благодаря хлопотам родственников Циолковского вернулась в Калугу, получила уголок для жилья, где и умерла в 1963 году…

Из воспоминаний самого Константина Эдуардовича я счел нужным выписать следующее: «В 1914 г., весной, до войны меня пригласили в Петроград на воздухоплавательный съезд. Сопровождал меня, – пишет Циолковский, – мой друг Каннинг…»

В этой дружбе, конечно же, свою роль сыграла Лидия Георгиевна, урожденная Иванова. Хотя жизнь иногда оборачивалась к ней мачехой, но прожила она ее достойно.

Я всегда буду хранить память о Вере Петровне Некрасовой. Она помогла мне протянуть незримую нить между Темир-Хан-Шурой и Калугой. Мир праху ее!

Жил в Кумухе богач Качал-Али. Ему, говорят, принадлежала третья часть села. В Анди у него имелась мастерская, в которой изготавливали кавказские бурки.

Высокому, мощного телосложения Качал-Али ничего не стоило влюбить в себя одну местную красавицу. Он обещал озолотить ее, если она родит сына. Но андийка родила дочь. Женился на другой. Снова дочь. Еще два раза попытал счастье Качал-Али, пока андийцы не начали роптать и хвататься за рукоятки кинжалов.

А ведь сын-то у казикумухца на родине имелся. Звали его Магомедом. Им богач был очень недоволен. Дело в том, что Магомед вместо того, чтобы пойти по стопам отца и сделаться коммерсантом, ударился в науку. Изучал фарси, турецкий и арабский языки. Выписывал газеты, журналы и книги из Каира, Стамбула и Тегерана. Все это хранил под замком в больших сундуках, чтобы разгневанный отец не вздумал сжечь его богатства.

И еще одну волю Качал-Али не исполнил Магомед. Отец говорил: «Женись только на рослой девушке». А сын взял – не нарочно, а по любви – Ажу, невысокую, да еще необразованную. У Магомеда родилась дочь, которая, как и Ажа, ростом не удалась. Но, когда старик увидел, какой красивой растет внучка Зубайрижат, сердце его смягчилось. Но ни дедушке, ни отцу не удалось долго любоваться своим сокровищем. Умерли они.

А Зубайрижат стала самой желанной невестой не только в Кумухе, но и, пожалуй, во всей Лакии. Беленькая, голубоглазая, с небольшим ротиком, слегка орлиным носиком, который шел к ее лицу, каштановыми бровями, изящными руками – такой ее запомнила родственница Зубайрижат, а моя знакомая Шамсият Алиевна Абдуева. Кстати, она же рассказала один случай, происшедший в Тифлисе много лет назад с нашей героиней.

Шли они по улице, направляясь на площадь Руставели. Навстречу два грузина. Один из них, обращаясь к Зубайрижат, восторженно произнес: «Ах, какая красавица!», а на Шамсият, юную девушку, он даже не обратил внимания. Зубайрижат, отвернувшись от нахала, буркнула: «Ухладивуй! (Чтобы ты сгинул!). Мне 50 лет, а он – «красавица». При этих словах сама улыбалась, чрезвычайно довольная.

Жила Зубайрижат в Тифлисе со своим мужем Магомед-Саидом, человеком также невысокого роста, плотного телосложения, со спокойным, мудрым лицом, знатоком многих притч, рассказов, сказок и легенд, что делало его желанным и дорогим гостем при встрече земляков, в компаниях или, скажем, на свадьбах.

Магомед-Саид владел собственной мастерской в центре Тифлиса. Имея золотые руки, он жил на широкую ногу и исполнял любые капризы своей милой супруги. А Зубайрижат, видимо, знала себе цену: гордая, высокомерная, колкая на язык, терпеть не могла возражений, с чьей бы стороны они ни исходили. Нередко капризничала она без всякого повода. В то же время была находчивая, не лезла в карман за словом и там, где другой растерялся бы, могла так ответить, что изумляла даже знавших ее людей.

Однажды, когда супруг явился домой слегка выпившим, она устроила ему настоящий тарарам, плакала навзрыд и отчитала так, что Магомед-Саид навсегда забыл вкус вина.

Они держали служанок, старшая из которых, армянка Герикназ, следила за порядком в большом доме. Имелся и личный врач – Лия Марковна, тучная еврейка, которая лечила свою хозяйку не столько от болезней, которых, кажется, у нее не было, сколько от хандры.

В то же время Зубайрижат никому не доверяла приготовление пищи. Брать что-либо из чужих рук брезговала. Надо отдать ей должное, она не только вкусно и разнообразно готовила еду, но и умела блестяще сервировать стол. Гости же бывали в доме Магомед-Саида хотя бы раз в неделю.

Кази-Кумух

В квартале, который с главной площади Тифлиса вел к серным баням, жили семьи ювелиров-златокузнецов Кажлаевых, Канкуевых, Каплановых и других, считая с семьями, не менее ста человек. Они поочередно собирались то у одних земляков, то у других. Бывая у Магомед-Саида, женская половина гостей восторгалась вкусными блюдами, а мужская – и блюдами, и очаровательной хозяйкой. Вслух об этом не говорилось, и не только потому, что у дагестанцев не принято открыто хвалить женщин, а, скорее всего, потому, чтобы, не дай бог, не попасть на кончик языка красавицы.

Иногда Зубайрижат приезжала на родину. В таких случаях молва о том, что она едет, опережала ее фаэтон, нанятый за большие деньги у Алмаксуда в Темир-Хан-Шуре. Жители Кумуха, не сумев подавить любопытство, заблаговременно выходили в Табахлу, своеобразный пригород аула.