Б Соколов - Неизвестный Жуков - портрет без ретуши в зеркале эпохи

От обиды и от напряжения в дни Сталинградского сражения Ерёменко вскоре заболел. Открылись старые раны. В госпитале, а потом в санатории у Андрея Ивановича было время, чтобы подробно проанализировать события, связанные с подготовкой контрнаступления и своими взаимоотношениями с Жуковым. 1 февраля 1943 года, явно имея в виду Георгия Константиновича, Ерёменко с горечью отметил в дневнике: "Первостепенное значение имеют не заслуги, а взаимоотношения с начальством... Страшная беда, что и в наш век все еще так решаются вопросы". Эта запись появилась по поводу публикации указа от 28 января о награждении группы генералов, отличившихся в битве за Сталинград, орденом Суворова I степени. Одновременно почти все награжденные, кроме Ерёменко, удостоились очередных званий. Жуков, получивший орден Суворова No 1, еще 18 января стал Маршалом Советского Союза. Гордов, Ватутин и Рокоссовский получили звания генерал-полковников. Василевский - генерала армии, а через месяц, 16 февраля, - и маршальское звание. Вот только Ерёменко из генерал-полковников в генералы армии Сталин производить не спешил. Андрей Иванович видел здесь жуковские козни.

В дневниковой записи от 19 января 1943 года Ерёменко связывал свое отлучение от Сталинграда, прежде всего, с переменой отношения к нему Сталина. Верховный будто бы в октябре 42-го хотел снять с должности члена Военного Совета фронта Хрущева и требовал от командующего "гнать от себя" Никиту Сергеевича. Ерёменко отказался писать соответствующее представление, и Сталин-де затаил на него зло. Интересно, что Хрущев в мемуарах утверждает, что, наоборот, он сам тогда с трудом отстоял Ерёменко от гнева Верховного. Никита Сергеевич так и не узнал, что в тот раз Ерёменко пострадал за него, Хрущева.

В записи от 19 января 43-го Андрей Иванович, однако, немалую вину за свою опалу возлагал и на Георгия Константиновича: "Жуков, этот узурпатор и грубиян, относился ко мне очень плохо, просто не по-человечески. Он всех топтал на своем пути, но мне доставалось больше других. Не мог мне простить, что я нет-нет да и скажу о его недостатках в ЦК или Верховному Главнокомандующему. Я обязан был это сделать, как командующий войсками, отвечающий за порученный участок работы, и как коммунист. Мне от Жукова за это попадало. Я с товарищем Жуковым уже работал, знаю его как облупленного. Это человек страшный и недалекий. Высшей марки карьерист... Если представится возможность, напишу о нем побольше". Такая возможность представилась в санатории Цхалтубо, где Ерёменко оправлялся от болезни. Здесь он записал 28 февраля 1943 года:

"Я почувствовал себя значительно лучше и приступил к описанию Сталинградской битвы. В ходе работы у меня возникла мысль, что если бы тов. Жуков утвердил время атаки, которое предлагал я, то противник не только не задержал бы нас ша реке Червлённой, а наоборот, сталинградская группировка была бы разбита еще в ноябре. Один день, недооцененный Жуковым, "съел" два месяца (подготовки к контрнаступлению. - Б. С.) и принес много жертв. Первоначально по общему плану контрнаступления Юго-Западный и Сталинградский фронты должны были наступать одновременно. Я был категорически против одновременного начала наступления и доказывал, что мы должны обмануть противника и поставить в исключительно невыгодные условия, заставить его измотать и задержать свои танковые и механизированные войска, к тому же без всякой пользы... Мое утверждение основано на реальном расчете и анализе действий противника. С началом нашего наступления факты полностью подтвердили мои доводы. Я не считаю себя сейчас умней, чем был тогда, когда настаивал на своем предложении и добивался его утверждения... Ведь если Юго-Западный фронт начнет наступление на два дня раньше, чем Сталинградский, то для противника создастся весьма сложная обстановка, которая может привести его к катастрофе. На эти мои доводы Жуков ответил: "Обождите с "катастрофой", хоть отгоните противника от Сталинграда километров на 60-70, и то будет хорошо".

Однако когда Ерёменко повторно изложил свои соображения насчет разновременного начала наступления двух фронтов, Георгий Константинович воспринял эту идею более благосклонно: "На сей раз Жуков слушал меня с большим вниманием и в конце моего доклада сказал:

- Хорошо, согласен на одни сутки. Так и буду докладывать Сталину на утверждение.

- Я прошу доложить на двое суток.

- Нет, нет, - сердито возразил он, - одни сутки, больше не дадим!

- Ясно, - ответил я и подумал, что не для себя прошу эти дни, а для общего дела, для нашей страны... На этом и закончилось обсуждение вопроса о сроке начала атаки. Я весь кипел внутри и возмущался... Жуков боялся, как бы не застопорилось наступление Юго-Западного фронта. В какой-то мере он, вместе с Ватутиным, готовил это наступление. Подготовку войск Сталинградского фронта осуществлял я. И вдруг они более успешно будут действовать?!

Следует сказать, что жуковское оперативное искусство - это превосходство в силах в 5-6 раз, иначе он не будет браться за дело, он не умеет воевать не количеством и на крови строит свою карьеру.

Он боялся даже в таких условиях, когда Ватутин сосредоточил на узком фронте танковую армию тов. Романенко (5-ю танковую. - Б. С.), два совершенно свежих танковых корпуса, 3-ю ударную общевойсковую армию тов. Кузнецова (в действительности, В.И. Кузнецов командовал 1-й гвардейской армией Юго-Западного фронта; в декабре из нее выделили еще 3-ю гвардейскую армию, что и вызвало ошибку памяти у Ерёменко. - Б. С.), 21-ю общевойсковую армию, несколько отдельных танковых бригад, кавалерийский корпус и много других частей усиления. С такой силищей трусил, хотел, чтобы войска Сталинградского фронта оттянули на себя силы противника. Вот когда Жуков показал свою шкуру".

Насчет того, что разведение по срокам начала наступления Сталинградского и Юго-Западного фронтов на два дня вместо одного сделало бы поражение германских войск под Сталинградом еще более сокрушительным, Андрей Иванович был абсолютно прав. Немецкие историки и мемуаристы после войны документально подтвердили, что в случае задержки атаки войск Сталинградского фронта еще на одни сутки, все немногочисленные резервы 6-й армии и группы армий "Б" были бы уже введены в бой против соединений Юго-Западного и Донского фронтов и не успели бы вернуться для противодействия атаке Сталинградского фронта. Тогда армия Паулюса, действительно, могла быть уничтожена уже в первые недели советского контрнаступления, что еще более радикально изменило бы общую стратегическую ситуацию. В данном случае Жуков, действительно, не смог увидеть оперативную перспективу, а усмотрел в предложении Ерёменко лишь попытку обеспечить успехи своего фронта за счет фронта Ватутина, к которому, как и к Рокоссовскому, Георгий Константинович явно благоволил.