Генрих Гротов - Герман Геринг — маршал рейха

Гитлер слушал его с каменным лицом, от его первоначально выказанного дружелюбия к рейхсмаршалу не осталось и следа. Неожиданно он взорвался и закричал, что знает, почему Геринг поносит его план. Люфтваффе боятся. Он подозревал это во время битвы над Англией, а теперь знает это точно. Они просто трусы. Они не хотят бомбить Ленинград, потому что боятся его противовоздушной обороны.

«Геринг мог бы сказать ему — и это было известно всем присутствующим в комнате, — что зенитная оборона у Ленинграда совсем не такая сильная, как у Лондона, над которым наши пилоты летают многие месяцы, — говорит Боденшатц. — Но вместо этого он просто сказал: „Это невозможно, мой фюрер. Это осуществить нельзя“. Гитлер пронзил его ледяным взглядом, потом повернулся спиной и оставшуюся часть совещания уже не обращал на него никакого внимания».

С этого момента отношения Гитлера с его рейхсмаршалом стали меняться от плохих к худшим.

После Сталинграда не один Геринг среди высших нацистских бонз оказался политическим «аутсайдером». В декабре 1942 года Мартин Борман, с целью «облегчить фюреру», поглощенному сталинградской эпопеей, «ведение государственных дел», организовал так называемую «коллегию трех» в составе его самого, начальника штаба верховного главнокомандования фельдмаршала Кейтеля и начальника рейхсканцелярии Ганса Ламмерса. Троица, продолжая рабски следовать воле фюрера, как бы взяла Гитлера в кольцо, установив свой контроль над допуском к нему посетителей и всей поступающей информацией.

В связи с этим Шпеер, примкнувший к нему Геббельс и несколько других нацистских лидеров провели в феврале 1943-го в Берлине совещание, на котором Геббельс высказал общее мнение, что фюрер, занявшись руководством военными операциями, фактически отстранился от проведения внутренней политики, которой теперь занимается Борман, создавая у Гитлера иллюзию, что он по-прежнему сам держит бразды правления в своих руках; что Борман, которым движет только честолюбие, препятствует осуществлению мало-мальски разумных в складывающейся ситуации планов и «коллегия трех» не стремится поддерживать назревшие меры по дальнейшей мобилизации ресурсов страны и увеличивать производство вооружений. Поэтому было решено, что необходимо избавить фюрера, который перестал ориентироваться в реальной ситуации, от безграничного влияния Бормана.

Шпеер, чтобы увеличить «вес» их коалиции, предложил взять в союзники Геринга. Он напомнил, что перед войной Геринг был наделен функциями председателя Совета министров по обороне рейха, и, побудив его вновь начать использовать свои полномочия, можно будет создать государственный орган, который имел бы право издавать законы без предварительного согласования их с Гитлером. Этот орган можно было бы использовать для того, чтобы лишить Бормана и Ламмерса присвоенной ими огромной власти.

«Быть может, у современного читателя, — пишет Шпеер, — вызовет удивление, что мы решили пригласить в союзники человека, который уже не первый год пребывает в апатии и ведет роскошный и праздный образ жизни. Но подчеркну, что мы тогда пытались объединить наши усилия и последний раз изменить ненормальную ситуацию». Далее он напоминает, что Геринг не всегда был таким и имел репутацию энергичного и умного, хотя и склонного к насилию человека, сохранившуюся за ним с тех времен, когда он занимался воплощением в жизнь четырехлетнего плана и созданием военно-воздушных сил. «Можно было ожидать, — продолжает Шпеер, что он опять испытает прилив энергии и, как некогда, ринется напролом на осуществление новой задачи».

Ввиду того что отношения Геббельса с Герингом окончательно испортились — 18 февраля рейхсминистр пропаганды в связи с ухудшающимся положением Германии призвал немцев к «тотальной войне» и, объявив борьбу с роскошью, среди прочих мер велел закрыть все увеселительные заведения и дорогие рестораны, в том числе «Хорьхер», любимый ресторан Геринга, — было решено, что сначала к нему поедет Шпеер. 28 февраля состоялась их встреча в Оберзальцберге.

«Наша беседа, — вспоминал годы спустя Шпеер, — протекала в непринужденной атмосфере, и на меня успокаивающе действовала довольно уютная обстановка этой небольшой виллы, хозяин которой, отбросив всякую официальность, держался вполне по-домашнему. Удивительно, но я все еще помню, как был тогда шокирован, увидев его покрытые красным лаком ногти и напудренное лицо. Он был в своем уже знакомом мне зеленом парчовом халате с приколотой к нему большой рубиновой брошью.

Геринг спокойно слушал мой рассказ о нашей встрече в Берлине и возникшем у нас в связи с этим предложении к нему, то и дело вынимая из кармана неоправленные драгоценные камни и с удовольствием перебирая их ухоженными пальцами. Было заметно, что ему приятно, что мы вспомнили о нем. Он тоже сознавал опасность, которая возникла в связи с возросшим влиянием Бормана, и подтвердил, что полностью на нашей стороне».

Но Геринг был по-прежнему сильно обижен на Геббельса, и Шпеер предложил пригласить министра пропаганды, чтобы втроем все обсудить. 2 марта 1943 года Шпеер вместе с Геббельсом опять появился у Геринга, который вышел им навстречу в «довольно причудливом одеянии, которое, если его не знать, могло показаться немного комичным, — записал Геббельс в своем дневнике. — Но таков уж он был, и надо было мириться с его стилем и манерами поведения. В них даже был какой-то шарм…»

Выяснив отношения, Геббельс с Герингом перешли к цели их встречи, и вскоре Геринг уже азартно потирал руки в предвкушении схватки — он вновь обрел прежнюю бодрость духа. Он заявил своим новым соратникам, что первым делом их обоих необходимо назначить членами реанимированного Совета министров по обороне рейха. По ходу разговора выяснилось, что Геринг настроен крайне пессимистично в отношении дальнейшего хода войны. Он не сомневался, что Африка скоро окажется под полным контролем англичан и американцев (что и произошло через три месяца), что нет никакой надежды измотать силы Советского Союза, так как его источники военной техники и живой силы, похоже, неиссякаемы, и в связи с этим яростно поносил ненавистного ему Риббентропа.

«Геринг то и дело заявлял, что нынешняя война — исключительно дело рук Риббентропа, — записал Геббельс в своем дневнике, — и что он никогда не предпринимал серьезных попыток к установлению modus vivendi [23] Временное соглашение или урегулирование (лат.). с Англией исключительно из-за комплекса собственной неполноценности».

После этого Геббельс предложил обсудить, как им сместить Риббентропа с занимаемого им поста (министр пропаганды сам очень хотел занять его место): министр иностранных дел, сказал он, долгом которого является побуждать Гитлера проводить более разумную внешнюю политику, превратился просто в рупор его идей и даже при нынешнем тяжелом для Германии положении на фронтах не пытается искать из военного конфликта политический выход. Он расходился все больше и наконец перешел на крик: