Василий Соколов - Избавление

Тоня устало провела ладонью по лицу, по волосам. Потом усадила на свое место Верочку, приладила ей наушники, подложила в чугунную печку-времянку дров и прилегла рядом на кушетку.

Верочка с замиранием сердца слушала, но, кроме писка, шороха и погодных разрядов, ничего не улавливала.

- Пищит... - обронила она, поглядев на Тоню.

- А ты привыкай. Писки, разряды - не твоя стихия. Опытная телефонистка должна их пропускать мимо ушей, - сквозь дрему с закрытыми глазами бурчала Тоня.

- Какой-то "Буян" просит "Фиалку".

- Давай включай его... Это симпатяга майор из разведки. Включай, да живее. На свидание небось востребовать хочет. Соскучился, бедный.

- Никак не найду! - Верочка даже вспотела, на носу выступили капельки.

- Ничего, все дается опытом, - вставая, промолвила Тоня. - Вот сюда, видишь, гнездо под номером шесть... А я-то думала прикорнуть на часок. Да уж, видно, отосплюсь потом. - И, взяв шнур, вдела в нужное гнездо.

Опять сидели вдвоем. Было тихо, никто не звонил и не спрашивал. Тоня пожаловалась, вяло потягиваясь:

- Намотаешься за смену, и чертики в глазах прыгают... Муторно... Так отчаянно хочется любить и быть любимой!.. Тебе волноваться нечего. У тебя есть избранник, и держись за него. Не выпускай от себя. Позывной знаешь его?

- Нет.

- Эх ты, сейчас бы переговорила с ним. Мужчины любят, когда им внимание оказывают. От женской ласки чувствуют себя на седьмом небе.

Верочка вернулась на квартиру. С непривычки утомленная, она сразу легла на кровать, решив до обеда поспать.

К вечеру кто-то постучал в дверь. Верочка писала домой письмо. Она подняла голову - от порога, довольный, улыбчивый, шел к ней Алексей Костров.

Вопреки ожиданию, он встречен был как-то постно и враз догадался, что Верочка чем-то расстроена.

- Ты что такая? Ну-ну, признайся, что случилось?

- Неприятности у меня. Одни неприятности, - поднявшись со стула, заговорила она. - Начальник пожурил, что устав не знаю и по форме по воинской не умею разговаривать со старшим... На коммутаторе безбожно ошибалась. Номера путала, позывные.

- Эта беда поправимая. Все зараз не постигается, - заулыбался Костров. - Тогда бы и начальникам, вот нам, командирам, нечего было делать. Призвал человека, дал ему винтовку - и стреляй, или посадил за твой же телефонный аппарат девушку - и вот тебе новоиспеченная связистка... Профессия - дело наживное, и не сразу все приходит. Покорпеть надо... О, да на тебе новая форма. Вот это я понимаю - прелесть!

- Алешка, ну хватит смеяться! - с легким укором и тоже улыбаясь сказала Верочка. - Как будто только увидел?

- Да привык к армейской форме, вроде так и надо... Ну-ка, повернись. Вот так... Пройдись, пройдись!..

Верочка, повеселев, поворачивалась, затем прошлась вразвалочку, пошевеливая бедрами. Она будто повзрослела, строгая военная гимнастерка и темно-синяя юбка плотно облегали тело, придавая фигуре статность.

- Ты себе представить не можешь, как нравишься! - и Алексей порывисто шагнул к ней, приподнял ее и кружил, а она, вырываясь, визжала, ужасно счастливая.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Медленно заскрипела дверь. Но прежде чем Костров разглядел человека в лицо, он увидел выступающий из расстегнутой фуфайки голый живот. Маленький и грязный, будто начиненный сажей. Обладатель маленького живота, столь же и сам маленький, но мускулистый, оттопырив руки, вошел, и первый звук, услышанный Костровым от него, был похож на что-то вроде вздоха: будто лопнул испустивший воздух пузырь - "пфу!..".

Этот опавший вздох рассмешил Кострова. Спрятав ухмылку, он принялся ждать, что будет дальше. Маленький человек прошел в комнату, поздоровался с Костровым, кланяясь, и равнодушно сказал жене:

- Дай поесть.

Кира скривила лицо, угрюмо ответила:

- Ешь вон... все на столе... Да попросись, если тебя посадят.

- Отчего же, пусть садится. Я тут не хозяин, - заметил Костров.

Маленького человека звали Цыбой. Он помыл руки, лицо и, не надевая рубашки, подсел к столу, начал сосредоточенно есть, а жена ушла в комнатушку и уже не выходила оттуда, лишь поминутно выглядывала, будто ожидая чего-то недоброго.

- Воюете? - только и спросил обладатель маленького живота.

- Воюю, - ответил Костров и в свою очередь сухо спросил: - А вы?

- Работаю в ремонтной мастерской.

- В армии были?

Промолчал, будто ненароком шумно зачавкал. Опустив голову и насупясь, уминал картошку. После еды встал, убрал за собой посуду и, взяв брошенный у порога ватник, ушел.

Кострову ничего не оставалось, как прилечь в большой комнате на отведенный ему диван. "Ну и бирюк", - подумал о странном хозяине дома Костров. Раза два прошлепала по полу старая мать, как и раньше, молчаливая и неприкаянная... В комнате стыла тишина, и очень скоро Костров заснул, хотя время было непозднее.

Ночью он был разбужен громкой перебранкой, доносившейся из смежной комнаты-закутка. Маленький человечек, видимо, откуда-то вернулся и площадно ругался, жена изредка отвечала тоже бранью. Дочка плакала, приговаривая:

- Мам, мамочка, не надо. Я боюсь...

"Что у них происходит? Спать не дают", - сердился Костров, укрывшись с головой, чтобы не слышать-перебранки, но заснуть долго не мог.

Проснувшись, он не застал хозяина. Лишь Кира, усталая, с глазами, красными от бессонницы и заплаканными, вышла из комнаты, предложила покушать. Костров спешил на службу в батальон, попросил, если можно, чаю.

- Чего вы не поладили? - поинтересовался Костров.

- А-а, и не спрашивайте, - махнула рукой Кира. - Просто стыдно говорить... Это же муж... Законненький!.. Навел немецких катов на мою мать...

Вечером повторилось, как и прошлой ночью: скрип двери, животик на пороге, ватник и еще какая-то ветошь, брошенные у входа, молчание во время еды и, наконец, перебранка в маленькой комнате, разделенной фанерной перегородкой. Ложась спать, Костров пытался окриком унять этого скандалиста. Не помогло. Было досадно и обидно.

Цыба ушел чуть свет.

- Ублюдок, ублюдок! - заголосила утром Кира. - Мучаюсь, сил моих нет. О себе не пекусь, ребенка пугает... Может калекой стать, как вон и моя мать...

- Но что за причина? - не удержался Костров, который не мог переносить муки женщины и ребенка.

- Я терпеть не могу этого Цыбу, вот этими руками задушила бы! потрясла она в воздухе сжатым кулаком. - И управы на него нет... В сорок первом призвали его на войну. Пошел, как все... Немец подходил к городу. Эвакуироваться с ребенком я не смогла. Вошел немец в город. Жутко стало. Мы больше в погребе отсиживались. В потемках. Думаем, воюет где-то Цыба... Какой-то надеждой тешим себя. Освободит. Однажды ночью стучит кто-то в окно, мы перепугались. И вдруг голос знакомый меня зовет по, имени. "Муж?" - у меня аж ноги подломились. Думаю, раненый приполз к окну и просит укрыться. Выбегаю, а он целехонек, вламывается в ватнике в дом, садится за стол и довольным голосом говорит: "Сохранился, Кира". Поначалу скрывал, каким образом удалось ему бежать... Теперь уже не от немцев, а своих, от родной армии. Выпытываю - молчит, как пень. Через неделю подался Цыба в город, кишащий немцами. Я пыталась удержать, ведь могут сцапать и прикончить. Помню, оттолкнул он меня и говорит: "Ничего ты в жизни не понимаешь. Надо уметь лавировать". Ждать-пождать, все глаза проглядела. К вечеру заявляется, достает из-за пазухи портрет. И чей вы думаете? У меня аж в глазах потемнело, как увидела на портрете образину с челкой на лбу. Повесил Цыба своего Гитлера в переднем углу и наказывает: "Молиться надо. Посмей мне тронуть хоть, пальцем, заживо сгною в гестапо". У меня ноги подкосились, весь день била лихорадка. Это муж мой в услужение немецким катам пошел, боже мой!.. Сил моих не было переносить такой позор, не могла я жить в комнате, хотела сорвать образину с челкой... А Цыба придет со службы, скинет одежду, гладит животик, стоит перед Гитлером и говорит: "Цыба знает себе цену. Знает, кого выбирать в покровители". Достанет бутылку шнапса и пьет за здоровье Гитлера и процветание нового порядка.