Василий Соколов - Вторжение

Отвалившись на переднее сиденье, Ломов всю дорогу молчал, даже ни разу не обернулся. "Злится. Только заикнись против - будет рвать и метать", - подумал Шмелев и неуступчиво молчал. В свою очередь и Ломов думал о нем недобро. То, что предстало его глазам на плацу и вот здесь, на учениях, выводило генерала из себя.

"Рога ему нужно обломать. Пусть не вольничает", - порешил Ломов, находя, что лучше сделать это в официальной обстановке.

У въезда в лагерь, на обледенелом, продуваемом ветрами большаке стоял в ожидании, как на посту, полковник Гнездилов. И когда увидел выползшую на дорогу легковую машину, побежал навстречу, поддерживая рукою шашку.

- Я, простите... тревож-жился, - глотая морозный воздух, едва выговорил Гнездилов. - Посыльного за вами... снаряж-жал... - и, указав на палатки, натянутые под старыми елями, добавил: - Прошу, товарищ генерал, греться. Не обессудьте, если чего не так... Не управились.

Комбригу Шмелеву претила эта заискивающая манера вести себя в присутствии старших. В душе он порывался сделать Гнездилову внушение, но уклонился, только сдержанно спросил:

- Расчеты все прибыли?

- Одна батарея еще не выбралась из болота, - ответил тот и опять обратился к Ломову, желая скорее зазвать его в палатку. - Ветрено, Павел Сидорыч, не мудрено и простудиться. Да и обуты вы легко, - увидев на генерале хромовые сапожки, посочувствовал Гнездилов.

Шмелев с ними не пошел.

"Вся забота о шатре. Какое угодничество!" - с досадой поморщился Николай Григорьевич и зашагал в сторону болота, чтобы помочь вытянуть застрявшие орудия. Скоро его одинокая фигура с бьющимися на ветру полами шинели скрылась между елей, растопыривших понизу тяжелые, покрытые снегом ветки.

Тем часом Павел Сидорович Ломов уже сидел за чашкой чаю, и опять - в который уж раз! - внушал Гнездилову, чтобы он самым серьезным образом занялся строевой подготовкой.

- У вас что, Шмелев... только доложите невзирая на должностное лицо... любит своевольничать?

Гнездилов привстал, развел руками:

- Как вам сказать? Какой-то он... Одним словом, гнет не в ту сторону...

- Ломать надо! - генерал стукнул кулаком так, что подпрыгнула на блюдце и звякнула опорожненная чашка.

- И чем скорее, тем лучше, - подзуживал Гнездилов и, озираясь на полотняную дверь, боясь, что кто-то может подслушать, заговорил шепотом: Вы еще не знаете его. Не такие штучки отмачивает. Послушаешь - уши вянут.

- Ну-ну? - вскинул брови Павел Сидорович.

- Однажды вывел я командный состав на плац, - вкрадчивым тоном продолжал Гнездилов. - Хотел показать, как обучать новобранцев штыковому бою. А чтобы занятие построить нагляднее, решил придать тактический фон... Высотку мы за городком штурмовали... Ну и уколы наносили по чучелам. И вот заявился Шмелев. Подходит ко мне и хоть, правда, негромко, но на полном серьезе спрашивает: "Ты что, Николай Федотыч, думаешь врагов штыком колоть?" - "Если приведется - буду колоть", - отвечаю. "Жди-ка, подставят они тебе грудь!" - "То есть, а почему же не подставят?" - "В будущей войне твои штыки сгодятся разве только для откупоривания рыбных консервов!" вот как он мне ответил. Верите, у меня даже в глазах помутнело от этих слов.

- Давно это было? - спросил, вставая, Ломов.

- Да сразу после осенних маневров.

Генерал постучал по столу ногтями. Лицо его потускнело, серые, навыкате глаза не мигали. Потом он обратился к сидевшему все время молча в углу старшему лейтенанту:

- Слышали? Возьмите, товарищ Варьяш, на заметку. - И к Гнездилову: А вы по всей форме, письменно нам Донесите. От него же антисоветским душком попахивает. За такие высказывания... - Ломов смолк на полуслове, заслышав чей-то простуженный голос у входа.

В палатку, пахнув клубами тугого, холодного воздуха, вошли представитель генштаба полковник Демин, полковой комиссар Гребенников и комбриг Шмелев. Лица у всех были красные с мороза. Раздевшись, Гребенников хотел повесить свою и представителя генштаба шинели, но гибкий березовый столбик не выдержал тяжести, согнулся, и шинели, среди которых была и генеральская, упали на землю. Гребенников водворил генеральскую шинель на выпрямившийся столбик, а остальные положил на сбитую из жердей кровать. Шмелев, однако, не спешил раздеваться, присел на пенек, облокотился на колени и долго о чем-то думал. С его оттаявших бровей стекали по лицу, по впалым щекам капли.

- Бросьте переживать, Николай Григорьевич, - подойдя к нему, сказал Гребенников.

- Что, собственно, произошло? - поинтересовался Ломов.

- Да одному бойцу, Бусыгину, ногу придавило, - пояснил Гребенников.

Ломов скосил взгляд на представителя генштаба, словно бы говорил: "Вот, видите, до какой жизни можно дожить! А все затея Шмелева - понесло его в это чертово болото!"

- Хорош солдат. Редкостной силы! - к неудовольствию генерала, заговорил представитель генштаба. - Вы понимаете, трое бойцов хотели вытянуть пушку. Не взяли. Тогда этот Бусыгин взялся за лафет, развернул пушку в самой трясине и сообща с парнями выволок ее из болота. А ногу ему прихватило, когда уже ехали... ездовой виноват.

- Меня заботит не это, - сказал Ломов. - Техника была загнана в болото, люди. Темп наступления потерян. И, что удивительно, такой, с позволения сказать, бой входит в замысел Шмелева.

Комбриг выпрямился, будто ужаленный, но, вовсе не выражая раскаяния, ответил:

- Да, я загнал. Преднамеренно загнал! - с ударением в голосе добавил он. - И сделал это ради того, чтобы знали, на своем горбу изведали все, с чем доведется столкнуться в ратном деле. А ходить, скажу вам, по брусчатке, усыпанной розовыми лепестками, - этому можно и не учить.

Ломов впился в него глазами:

- Дай вам волю, так вы отмените и парады...

- Они, вероятно, нужны, - ответил Шмелев. - Но я бы предпочел учить бойцов ходить не по розовым лепесткам, а по острым шипам, вот по этим топям. Это гораздо полезнее.

- На парадах демонстрируется наша мощь, сила, - заметил Ломов.

- Согласен, - кивнул Шмелев и, покусывая губы, добавил: - Но я стоял и буду стоять против парадного обучения.

- Никто вас к этому и не призывает, - ответил Ломов. - Но уставы писаны для всех, и надо их выполнять как подобает.

- В чем же мое отклонение от уставов? - спросил Шмелев.

Генерал поднялся. В штабной палатке было сравнительно тесно, но все равно Ломов, заложив по привычке руки назад и пошевеливая пальцами, начал ходить взад-вперед, вминая еловые ветки в сырой песок.

- Вы недооцениваете опыт штурма линии Маннергейма. Да, недооцениваете, - по обыкновению склонный к повторам, рассуждал генерал. Наконец, не учитываете последних маневров. Как было осенью, когда нарком приезжал, - забыли? После боя в полосе предполья... когда дивизии был дан приказ на атаку... Ровно в шестнадцать ноль-ноль, после пристрелки, артиллерия открыла сосредоточенный огонь боевыми снарядами по укреплениям.