Василий Соколов - Вторжение

- Без нужды теперь эта операция, - высказал сомнение Аксенов.

- Как без нужды? - вперил в него глаза комдив. - Тебе не надоело пятки подмазывать? Откуда такое упадническое настроение?

- По мне хоть сейчас на Берлин. Но только план устарел. Замышлялся он применительно к той местности и обстановке. А теперь...

- Невелика беда, - перебил Гнездилов. - Можно подновить. Главное идея заложена правильная, а начертание местности и расчет сил легко исправить. Вот и займись этим, пока есть время. Да, кстати, обязательно нарочным вызови от Набокова ефрейтора... Как его... Ну, который штыком орудовал?

- Бусыгин, - подсказал начштаба. - Наградной лист на него прислали из полка, к ордену хотят, разрешите подать на подпись.

- Успеется, - махнул рукою Гнездилов. - Ты обеспечь мне явку самого Бусыгина, и чтобы в полном снаряжении, понял?

Еще затемно приехав сюда, полковник Гнездилов решил часок-другой урвать для сна. За двое суток, проведенных на ногах, он выбился из сил и едва улегся на заднем сиденье "эмки", как сразу заснул, выставив из приоткрытой двери ноги.

Утром, когда подтянулись полки и связь с ними была восстановлена, в штаб позвонили. К телефону подошел майор Аксенов. Новость, которую он услышал, обрадовала и обескуражила: в штаб едет представитель фронта. "Теперь будем в курсе всех событий. Но зачем едет? Уж не учинит ли разгон?" - тотчас мелькнула мысль у начальника штаба. Он подошел к машине и начал будить комдива, не боясь на этот раз его потревожить.

- Почему же этот представитель сразу в полку очутился? - озадаченно спросил Гнездилов, когда начальник штаба доложил о приезде.

- По всей вероятности, в пути к полку пристал, иначе бы не сразу отыскал.

Лицо Гнездилова минуту-другую оставалось вялым, бесстрастным; позже, надев гимнастерку и поправив ремни, как-то преобразился, стал собранным, хотя, впрочем, в глубоко сидящих глазах копилась горечь пережитого.

Он поднялся на веранду школы, прошелся по коридору и занял продолговатую комнату, обставленную жесткой мебелью. Пока вносили сейф, устанавливали телефонный аппарат, Гнездилов терпеливо ждал. С подоконника глядел на него пустыми глазницами череп обезьяны. Гнездилов хотел его выбросить в окно, но сдержался. Встав, он заходил по комнате, сам с собой рассуждая: "Ну, отходим... Так ведь не одна только моя дивизия в таком положении! Вся армия отходит, а я - песчинка... Нет-нет, постой... - Он остановился и почесал бровь. - Как это - песчинка? Эге, во мне еще хватит пороху! Я им покажу, на что способен Гнездилов!" Николай Федотович решительно шагнул через порог и приказал дежурному офицеру позвать к нему начальника штаба.

Вдвоем они принялись окончательно доделывать, или, как любил выражаться Гнездилов, утрясать, план будущей операции. Причем комдив, как и раньше, предпочтение отдавал ближнему бою, что, по его мнению, должно было решить исход любой, даже крупной операции. Дело шло к концу, когда к штабу подкатила бронемашина.

- Погоди, - Николай Федотович встал и, на ходу поправляя ремни и одергивая гимнастерку, выбежал из комнаты. В коридоре он увидел генерала Ломова. Генерал был в комбинезоне стального цвета, с автоматом на груди и в тяжелой, сдвинутой на глаза каске. Весь в пыли, генерал, прежде чем поздороваться, снял каску, вытер худое лицо, свалявшиеся волосы, и глаза его, как и бывало, заблестели тепло, удивленно.

- Рад, очень рад видеть! В такой войне, братец мой, день прожить равно году! - восклицал генерал, обхватив комдива одной рукой, затем, отступив на шаг, пристально оглядел его с головы до ног. - А ты, признаться, мало изменился. Честное слово, расейская в тебе закваска. Да, природная, своя!..

Уступая генералу дорогу, Гнездилов провел его в комнату и кивком головы дал понять начальнику штаба, чтобы тот оставил их наедине. Довольный столь радушной их встречей, Аксенов сгреб документы и удалился, неслышно и плотно закрыв дверь.

- Как вы тут устроились? - спросил генерал.

- Как видите...

- Э-э, брат, положение... - процедил Ломов, сокрушенно качая головой. - Как говорят, дальше ехать некуда. Минск горит. Тонны бомб принял на себя... На дорогах - беженцы, ты это и своими глазами видишь, в какую беду попало население. Думаю, важнее тебе знать о фронте... - Ломов помолчал. - Разрозненные соединения на своих плечах выносят тяжесть борьбы, как вот твоя дивизия...

Услышав столь лестный отзыв, Гнездилов вначале даже не поверил: шутит или всерьез? Перехватив недоуменный взгляд Гнездилова, генерал повторил:

- Да-да, как твоя дивизия!

Николай Федотович, испытывая волнение, не сводил глаз с генерала, радуясь встрече и одновременно сочувствуя ему. Ломов был все тот же: неспокойный, подвижный, только сильно сдал внешне - похудел. Лицо его, некогда розоватое, побледнело, стало маленьким, и во взгляде, в прищуре темных глаз скрывалось нечто такое, что другим было неизвестно.

- Командующий у нас новый, - сообщил Ломов. - Ставкой прислан. С Дальнего Востока, Отдельной приморской армией командовал. Генерал Еременко, дотошный такой, на месте не сидит. Голосом, правда, не удался в командующего, - усмехнулся Ломов. - Ведь прежде всего для командира важно что иметь? Голос. Властный, громоподобный голос! А у него, у нашего командующего, голосок какой-то... соловьиный, что ли, вернее - женственный очень, хотя сам он страстный приверженец сильного, властного голоса.

- А куда же девался Павлов?

- Э-э, брат, с ним история, - продолжал Ломов с необычной для него откровенностью. - Ведь нам, ветеранам, Павлов в ученики годится, а смотри как взлетел: генерал армии, командующий фронтом! Такое не каждому дано. А все с Испании началось, проявил себя там на баррикадах и всплыл, как на дрожжах... А положа руку на сердце не по нему шапка! Он ведь танкист и, наверное, сейчас бы исправно водил танковую дивизию. А теперь... крышка!

- То есть как - крышка? - пораженный, привстал Гнездилов.

Оглядываясь на окна, Ломов вкрадчивым голосом сообщил:

- Арестовали его. На командном пункте - и прямым этапом в Москву. Говорят, в Бутырке сидит, ждет своего часу...

Гнездилов молча передернул плечами.

Они вышли на веранду. Под тягостным впечатлением настроение у Гнездилова было какое-то двойственное. Он чувствовал, что не в духе и генерал. Надо было чем-то занять его. Как раз в это время он увидел возле забора бойца, на котором были навьючены скатка шинели, противогаз, лопата в чехле, набитый до отказа ранец, винтовка, котелок, две гранаты, патронташ...

- Это Бусыгин, - на ухо шепнул комдиву майор Аксенов.

- А-а, весьма кстати, - оживился Гнездилов и повел генерала к забору, говоря: - Прошу познакомиться, это - наш герой! Штыком владеет, как ложкой. В первом же бою знатно отличился: группу немцев на тот свет отправил.