Еремей Парнов - Посевы бури: Повесть о Яне Райнисе

— Пока в городе сравнительно тихо. Как ни странно, но соблюдается видимость порядка. Я мог бы только радоваться такому течению событий, если бы их направляли мы, а не федеративный комитет.

— Вы шутите, Юний Сергеевич.

— Какие уж тут шутки, ваше превосходительство? Смех сквозь слезы. Комитетчики патрулируют улицы, вершат суд, даже установили максимум квартирной платы. Полный социализм. Мне докладывают, что даже торговцы попросили назначить им комиссара для сбора налогов. Парадокс, не правда ли? Те самые торговцы, на которых мы с вами смотрели как на положительный элемент. Некоторые домовладельцы обращаются к комитетчикам за пропиской жильцов, приносят им паспорта, сами отчисляют квартирный налог! Словно полиции в Риге уже и не существует. Да, дорогой Николай Александрович, нас нет, мы отныне миф. И рабочие, и обыватели желают освободиться от всех прежних обязанностей, они создали новую власть, которая не признает ни наших законов, ни наших прав. Такова реальность. Под словами, за которые я вчера должен был тащить в кутузку, ныне стоит подпись государя! Хуже всего то, что полиция и военные начальники просто оторопели и не отдают себе отчета, когда надо молчать, когда разгонять, а когда и оружие применить. Нас парализовало. Россия сегодня — это полутруп, гальванизировать который можно только хорошим кровопусканием.

— Нам-то легко рассуждать, а каково тем несчастным, которые попали в руки злодеев? Вы правы, полковник, их положение просто ужасно. Там, знаете, Сиверс… мой старый друг. Без содрогания не могу даже думать о них… Интересно, какие требования выставят на сей раз бандиты?

— Рискну угадать. — Волков хрустнул пальцами и вытянул ноги поближе к камину, в котором тускло дотлевали подернутые пеплом уголья. — Холодно, однако, промозгло… Да-с, прежде всего они станут настаивать на отмене военного положения, затем потребуют вывода войск из имений и роспуска отрядов охраны.

— А если они согласятся разоружиться, Юний Сергеевич?

— Черта с два, простите за выражение.

— Мы в жутком положении: нельзя сказать «нет», но и самоубийственно капитулировать.

— Не посоветовал бы… В Курляндии уже наделали глупостей. Не расхлебают теперь. Приказ губернатора о сдаче оружия оказался на руку только красным. Слабонервные господа потащили в полицию свои нечищеные берданы и трехстволки, а лесные братики наложили на все это железное барахло лапу. Сами-то они и не помышляли о разоружении.

— Холодная мудрость змеи — вот что нам требуется. Переждать, выжить, не дать себя спровоцировать. Разве я не понимаю, что назревает вооруженное восстание? Рижский, Венденский, Вольмерский, Виндавский уезды объяты пламенем революции. Только присутствие войск и уверенность, что беспорядки будут подавлены самым энергичным образом, сдерживают пока крайние партии и дают губернии кажущееся спокойствие. При первом же серьезном столкновении выяснится, что у нас недостает сил для отпора, и тогда наступит катастрофа. Любой ценой надобно добиться успокоения умов. Мы не должны давать повода для недовольства, но и уступать революции мы тоже не вправе. Вот почему я не дал разрешения на устройство откровенно социал-демократических собраний, но и не воспрепятствовал их проведению… А вы осудили меня тогда, Юний Сергеевич.

— Что вы, ваше превосходительство! Как можно? Ничуть… Просто я заранее предрекал неудачу переговоров. С грабителем, который схватил тебя за горло и размахивает ножом, не вступают в объяснения. Поверьте моему солдатскому опыту, ждать осталось недолго.

— Полагаете, революция пойдет на убыль? — с сомнением вскинул голову Звегинцев. — Не вижу признаков.

— А я вижу, — Волков доверительно наклонился к собеседнику, — более того, располагаю достоверными сведениями. В стане врага нет единодушия. Центральное бюро волостных делегатов не пошло за крайними. Призвав к ликвидации господских привилегий, оно не допустило между тем раздела помещичьих земель. Весьма важный момент, — полковник назидательно поднял палец. — И у комитетчиков тоже раскол. Как говорится, рак пятится назад, а щука тянет в воду. Что там ни говорите, а Витте мы недооценили. Хоть он и пройда, а голова у него золотая. Меньшевистская фракция «седых» не поддерживает борьбу. Дайте срок. Мы им так всыпем, — он погрозил кулаком, — что небо с овчинку покажется.

Поскребшись ноготками, в дверную щель просунулся дежурный чиновник.

— К вам господин Мейендорф, ваше превосходительство.

— Немедленно проси! — Губернатор вскочил с места и забегал по кабинету. — И вот еще что, дружок, — он потер руки, — распорядись подбросить полешков. Милости просим, барон! — встретил гостя у самых дверей. — Вы решились оставить имение в такое время? Я восхищен вашим мужеством!

— Пустое, господин губернатор, — Мейендорф едва коснулся протянутой руки. — Меня вынудили чрезвычайные обстоятельства. Притом я с сильной охраной.

— Не помешаю? — привстал с места Волков.

— А, полковник? — кисло улыбнулся Мейендорф. — Рад видеть вас в добром здравии.

— Устраивайтесь, прошу! — Звегинцев пододвинул кресло для барона поближе к огню, где служитель, орудуя кочергой и совком, уже выгребал золу. — Чем обязан?

— Располагаете сведениями о поезде, ваше превосходительство? — Мейендорф принялся греть руки.

— Ожидаю с минуты на минуту.

— Не ждите, — с металлом в голосе отрезал барон. — Воинский эшелон из Вильно потерпел крушение близ Штокмансгофа, где бунтовщики разобрали путь. После ожесточенной перестрелки с ордами бандитов, осадивших поезд, войска принуждены были отступить. Так-то, господа. Мы проиграли эту баталию.

— Что же делать, барон? — Губернатор заметно побледнел. — Там Сиверс, Петерсон и вообще…

— Теперь прочтите вот это, — Мейендорф протянул Звегинцеву вчетверо сложенный листок. — От фон Петерсона. Только что доставлено.

Звегинцев торопливо расправил письмо.

Я вас прошу срочно предложить отозвать из страны все войсковые части и отменить военное положение, иначе не останется ни одного нашего имения и все мы умрем. Пока нас спасает комитет, ибо собравшиеся многотысячные толпы хотят нас из-за введения военного положения в Курляндии и Лифляндии убить. Прошу срочно послать сюда представителя вести переговоры от имени дворянства».

— Несчастные люди! — вздохнул Звегинцев, откладывая письмо. — Что будем делать, господа?

— Вы знаете, губернатор, я всегда говорил «нет», теперь я говорю «да». Я готов уступить и буду обещать все, что угодно, только бы вызволить наших братьев из беды. А там видно будет… На сем позвольте откланяться.

— Я склонен поддержать ландмаршала, — подал голос Юний Сергеевич. — Надо выиграть время.