Игорь Кохановский - «Письма Высоцкого» и другие репортажи на радио «Свобода»

— Пятая, это Магадан. Здесь один чудак хочет заказать Париж, правда, не знает номера телефона.

Наступила пауза, во время которой московская телефонистка, вероятно, что-то уточняла.

— С Мариной Влади, — назвала магаданская.

Опять пауза.

— Нет-нет, — сказала девушка и рассмеялась. Продолжая улыбаться, она объяснила нам, что это невозможно по техническим причинам.

— А почему вы так смеялись? — расстроенно спросил ее Володя.

— Москва сказала, что попытается это сделать только в том случае, если разговор заказывает Ален Делон, Бельмондо или еще кто-то из этой элегантной компании.

И я понял, что рассмешило телефонистку.

Володя был с хорошего похмелья. Это было заметно даже непосвященному в происходившее накануне. К тому же он был небрит — с утра не мог себя заставить побриться. Поэтому сравнение со знаменитыми французами действительно звучало смешно.

Мы вышли из Главпочтамта. Володя как-то быстро успокоился и стал рассказывать, какой Марина в Москве произвела фурор, снимаясь в фильме «Сюжет для небольшого рассказа» в роли Лики, и какая она красивая, и как за ней увивались и Женя Евтушенко, и Вася Аксенов и еще — какой-То режиссер с «Мосфильма», и как она всем этим знаменитостям предпочла его…

— Васечек, что значит «предпочла»? — невольно полюбопытствовал я.

— Нет, еще ничего не было. Но, кажется, будет…

На этом тема Марины была закончена. Но зато продолжалось то давно знакомое мне его состояние, когда ему непременно надо было куда-то ехать или кому-то звонить.

— Васечек, позвони Люсечке, — вдруг каким-то упавшим и озабоченным тоном попросил он.

— А что я ей скажу?

— Ну, скажи, что я у тебя и что со мной все в порядке…

Мы вернулись в мою магаданскую хибару, и я заказал Москву.

— Люсенька, привет, это я.

— Ой, Васечек, как я рада тебя слышать!

Я представил ее, улыбающуюся своей обезоруживающей улыбкой.

— Люсенька, Володя у меня, с ним все в порядке…

В ответ — молчание. А потом:

— Да какое там в порядке… Васечек, ты передай ему, — она понимала, что Володе трудно набраться храбрости и поговорить с ней; в такие минуты он всегда вел^себя как нашкодивший школяр, — передай, что его ждут послезавтра в Одессе, у него съемка…

— Хорошо, Люсенька, передам и посажу в самолет. Ты не волнуйся…

— Я, кажется, разучилась волноваться, — в голосе была усталость и отрешенная обреченность.

На следующий день я купил ему билет, проводил в аэропорт, посадил в самолет, вручил коньяк стюардессе и взял с нее слово, что давать его Володе она будет только в крайних случаях (когда начнет буянить) и маленькими дозами, так как в самолет он садился уже в полуразобранном состоянии. Хорошо еще, май в Магадане был довольно холодным, и пока мы ехали в аэропорт (это километров в шестидесяти от города), я открыл в такси все окна, и это немного привело его в чувство.

В результате этого Володиного «рейда» появилась еще одна песня — «Нагаевская бухта», или, как она названа в одном из вышедших Володиных сборников, «Я уехал в Магадан».

Летом 68-го я прилетел в Москву. В день приезда, под вечер, Володя приехал ко мне и подарил еще одну песню.

У меня был Северный отпуск за три года, заканчивался он в конце ноября. Но мне удалось его продлить, так что Новый, 1969-й год мы с Болодей встречали вместе.

Потом я вернулся в Магадан, чтобы закончить свою колымскую эпопею, и начать чукотскую, старательскую, на которую Володя тоже откликнулся песней (существующей, правда, на сегодняшний день только в рукописи — магнитофонной записи, кроме первых двух куплетов, до сих пор найти не удалось).