Чарльз Уильямс - Аденауэр. Отец новой Германии

Реорганизация кабинета представлялась неизбежной, но тут вмешался Штраус со свойственной ему бесцеремонностью и все испортил. 10 июля он добился аудиенции у канцлера, где без обиняков выложил карты на стол: планы развития бундесвера основывались на ошибочных расчетах; полмиллиона солдат и офицеров — это цифра из области фантастики; будет хорошо, если в среднесрочной перспективе удастся набрать сто тысяч; на больший контингент нет ни обмундирования, ни вооружения, ни казарм, ни полигонов; Бланк вообще банкрот, единственный выход — назначить на пост министра обороны его, Штрауса.

Такая наглость буквально взбесила Аденауэра. «Герр Штраус, — заявил он холодно-ядовитым тоном, — я вас выслушал. Теперь послушайте вы меня: пока я буду оставаться канцлером, вы никогда не будете министром обороны». Можно было бы усомниться в точности передачи слов канцлера, но их приводит в своих мемуарах как раз сам тогдашний его собеседник — Франц-Йозеф Штраус. Печальная истина состоит в том, что ни один из этих политиков не уступал другому в интенсивности чувств вражды и недоверия, которые они испытывали друг к другу. Говорили, что Штраус отзывался об Аденауэре (разумеется, за глаза) даже еще в более грубой форме, чем тот о нем, но это спорный вопрос. Как бы то ни было, демарш Штрауса привел к тому, что вопрос о реорганизации правительства был на время снят с повестки дня.

На очереди был острый конфликт с американцами. 13 июля Аденауэр ознакомился с планом начальника Объединенного комитета начальников штабов США, адмирала Артура Рэдфорда, предусматривающим сокращение численности вооруженных сил США на 800 тысяч человек, которому должно было сопутствовать соответствующее усиление «ядерного меча». Получалась оригинальная картина: правительство ФРГ не жалеет усилий, чтобы пробить в бундестаге концепцию массовой сухопутной армии как необходимого элемента для «обороны Европы», а теперь американцы объявляют эту концепцию «устаревшей». В «плане Рэдфорда» имелся и еще один неприятный аспект, который не остался тайной для западногерманской прессы (а если бы остался таковой, то ее быстро помогла бы раскрыть советская пропаганда): его реализация означала, что первой жертвой ядерного пожара в Европе предназначено стать немецкому гражданскому населению.

22 июля, перед тем как уехать в очередной отпуск в Бюлерхоэ, Аденауэр отправил Даллесу длинное послание с критикой «плана Рэдфорда». Помимо деловых аргументов, там содержались многочисленные апелляции к чувствам американского госсекретаря как христианина. Характерна в этом отношении была концовка письма: «Я еще раз повторяю: такая политика несовместима с принципами христианства и гуманизма… Я молю Бога, чтобы он наставил и направил Вас на путь истинный». Ответ Даллеса был выдержан в духе заверений о том, что США не замышляют ничего, что могло бы повредить европейцам; он, Даллес, пишет об этом Аденауэру как «друг своему ближайшему другу». Однако сомнений Аденауэра это не рассеяло. Вернувшись в конце августа в Рендорф, он все еще пребывал в мрачном настроении. Когда спустя две недели его посетил министр авиации США Дональд Кворлс и пустился в объяснения по поводу предназначения бундесвера: мол, главная его задача состоит в том, чтобы противостоять проникновению «партизанских отрядов из восточной зоны», — реакция канцлера была однозначно категоричной; по его мнению, такого рода стратегия означает «конец НАТО».

Повороты и зигзаги американской политики побуждали Аденауэра с тем большим энтузиазмом выступать за «Евратом». Учитывая возможность ухода американцев из Европы, «Евратом» становится необходимой опорой для обеспечения обороноспособности Западной Германии — именно таков был главный аргумент Аденауэра, с помощью которого он убеждал и в конечном счете убедил Эрхарда, за которым в этом вопросе шло большинство кабинета, снять возражения против данного проекта. Впрочем, помимо этой аргументации, Аденауэр пошел и на определенные тактические уступки. К их число относился отказ от прежних планов построения «Соединенных Штатов Европы», которые были глубоко чужды Эрхарду; последний не имел ничего против создания зоны свободной торговли, однако идея создания неких федеральных структур в Европе представлялась ему шагом к суперкартелизации европейской промышленности и развитию громоздкого и ненужного бюрократического аппарата.

Отход Аденауэра от концепции «Соединенных Штатов Европы» начался с речи, которую он произнес 25 сентября 1956 года на конференции европейских католиков в Брюсселе. В ней содержалось заявление о том, что задача первого этапа европейской интеграции успешно выполнена: возможность нового военного конфликта между западноевропейцами отныне навсегда исключена. Отныне сторонникам интеграции следует проявлять максимум гибкости, избегать жестких схем. Не следует, в частности, создавать наднациональные институты: они могут стать «удушающими барьерами». Поясняя свою мысль, он указал на то, что такие институты могут отпугнуть новых потенциальных членов интегрируемой Европы; между тем, «коль скоро начало положено, нельзя проявлять колебаний в процессе расширения и увеличения». Короче, это была речь, которая вполне устроила Эрхарда и прочих адвокатов «свободного рынка», но стала большим разочарованием для тех, кто выступал за более глубокую интеграцию, — Моннэ, Хальштейна и им подобных.

Однако тактический ход Аденауэра оказался удачным. На заседании кабинета, состоявшемся вскоре после его возвращения из Брюсселя, он легко отбил доводы противников «Евратома». Свой основной контрдовод он сформулировал с похвальной откровенностью: «Германия не может навсегда оставаться ядерным протекторатом». На другом заседании кабинета он пошел еще дальше, пояснив, что «Евратом» даст Западной Германии доступ к такой технологии, которая позволит ей быстро наладить производство ядерных боеголовок. В протоколе заседания так прямо и зафиксированы его слова: «В долгосрочной перспективе заключение договора о «Евратоме» даст нам шанс самым естественным образом создать собственное ядерное оружие. Сейчас французы нас в этой сфере опережают». Высказывая эти мысли, канцлер как будто забыл о том, что еще на конференции «девятки» в Лондоне осенью 1954 года торжественно заявил об отказе от производства ядерного оружия и только благодаря этому Федеративная Республика обрела свой суверенитет. Впрочем, не совсем забыл: он попытался доказать, что это было не безусловное обязательство, а такое, к которому применима «оговорка изменившихся обстоятельств», что якобы сам Даллес подсказал ему эту мысль — мол, в каком-то гипотетическом будущем, при новых условиях запрет на производство ядерного оружия в ФРГ вполне может быть снят. Никто из присутствовавших во время беседы Аденауэра с американским госсекретарем не слышал от последнего ничего подобного, однако канцлер упорно до конца жизни продолжал муссировать эту версию.