Виктор Будаков - Генерал Снесарев на полях войны и мира

Были и куда солиднее спорщики, нежели случайная курсистка. Артиллерийский чин, сослуживец Василий Фадеевич Кирей, будущий участник Белого движения, в разговоре любит ссылаться на полководцев и знатоков военного дела ушедших столетий, и в одну из их прогулок приводит изречение Чингисхана — какое высшее счастье в жизни: «Гнать перед собою бегущего врага, топтать его поля, ласкать его женщин». У Снесарева, как молния, вспыхивает название одной из многих задуманных книг — «Философия войны». И это изречение — именно туда. И дать ему первую оценку именно здесь, на холмистой карпатской тропинке, кстати, ископычены ли именно эти холмы монгольскими туменами? Быть может, Чингисхан и не знал про Нагорную проповедь. Но человечество сделало не один шаг по дороге нравственности и милосердия со времён монгольских нашествий. Гнать бегущего врага — это ещё понятно. Но истаптывать поля — от дикости и злобы души и тела, а не от нужд войны… Тем более ласкать женщин, не могших без смертного отвращения испытывать надругательную вражескую плоть. (Легенда, быть может, — Темучину-Чингисхану трёхчастное изречение, с заключительной посылкой о ласкании чужих женщин, диктовал некий комплекс: его молодая жена была уведена вождём одного из соседних племён и возвратилась через девять месяцев, так что старший сын будущего завоевателя полумира оказался не родным ему по крови.). Но если, засмеялся оппонент-сослуживец, убрать истаптывание полей и на-сильное ласкание женщин — кто же будет гнать врага? Вот такое высшее счастье…

Новый месяц — ноябрь — начинался с известий не веселящих. Ладно бы — новое и непонятно куда назначение. Во всяком случае, на дивизию, которой он два месяца откомандовал и которая заслужила известность и признание от соседних дивизий до Ставки Верховного главнокомандующего, назначают временно командовать генерала Эрдели, начальника 2-й гвардейской кавалерийской дивизии. Для Эрдели — понижение, хотя, может, и так: принять столь отлаженную и проявившую себя в испытаниях дивизию кому не хочется! Но и Снесареву её никому отдавать не хочется.

Другое известие — совсем из неприятных, как бы рукопачкающих: военно-полевой суд над двумя артиллеристами, обвиняемыми в грабеже и изнасиловании. Снесарев почти убеждён, что суд приговорит нижних чинов к расстрелу, и думает об этом спокойно: «Мы все ходим перед смертью, и она нас не страшит, не нервирует. Она чаще всего выступает как искупление, или для достижения боевого успеха, или за грех некоторых для назидания многим. Ведь какой-либо промах при решении боевой задачи — и мы предаём смерти сотни людей… лучших и храбрых, ибо они скорее её находят…»

Тогда же, в начале ноября, в письме к жене дает необходимые разъяснения насчёт статута ордена Святого Георгия: «Статья 58 Статута (императорского военного ордена Святого великомученика и победоносца Георгия…) гласит: “Имена и фамилии всех Георгиевских Кавалеров увековечиваются занесением их на мраморные доски, как в Георгиевском зале Большого Кремлёвского дворца в Москве, так и в тех учебных заведениях, в коих они воспитывались”. Говоря обо мне, эта статья должна затрагивать: Новочеркасскую мужскую гимназию (Нижне-Чирской прогимназии уже нет), Московский университет, Алексеевское пехотное училище (в Москве) и Военную академию. Про последние два заведения как военные думать не приходится — они сами следят, а в первые два можно написать… Хочу это не для самовосхваления, а для того чтобы гражданские заведения знали эту статью и подумали над нею… Я думаю, ты можешь прямо сказать: считаю необходимым сообщить, что супруг мой, кончивший ваше заведение тогда-то, в эту великую войну получил орден… за то-то, а в конце ссылка на 58-ю статью Статута. А там они, как знают».

И сколь зловещей бывает ирония судьбы, проявляющаяся в событийных, времясводящих, именных, цифровых совпадениях. В Российской империи 58-я статья — оценка мужества и ратного подвига воина, в СССР 58-я статья — политическая, жёсткоприговорная: или расстрельная, или лагерная. В начале тридцатых именно по этой статье Снесарев три благодатных для творчества года вынужден будет «посвятить» Соловкам, Свирским и Кемским лагерям.

В начале ноября снова выпало недолгое затишье, изредка лениво переругивались пушки, изредка раздавались явно без определённой цели ружейные выстрелы, даже частые здесь ветры примолкли, иногда даже падал украдочно-робкий, хотя и хлопьями, снег, осенние дни располагали к прогулкам по окрестным холмам, к раздумьям, к молодым воспоминаниям и поэтическому настроению, благодаря которому вдруг и без спроса являлись на память стихи. Чаще всего лермонтовские. Вспоминались «Ангел», «Русалка», «Нищий», «Тучи», «Ветка Палестины», «Воздушный корабль», «Дума», «Бородино», «На севере диком стоит одиноко…», «Утёс», «Парус», «Сон», «Когда волнуется желтеющая нива…», «Выхожу один я на дорогу…». Раньше, в гимназические и университетские годы, знал наизусть «Демона», «Песню про купца Калашникова», да с той поры не однажды Дон унёс свои воды в море и словно бы память унёс. Вернее, утекающая жизнь и всепомнящую память уносит.

Юный поэт сказал так и столько, словно прожил вдвое больше гениальных своих лет. А он, воин и военный мыслитель, действительно по годам вдвое старше Лермонтова, ещё не написал и малой части того, что задумал и считал необходимым для геополитически беспечного, непросвещённого человечества. Но ведь и Лермонтов, внешне малорослый, а по духу великан, даже не с колокольню Ивана Великого, как писал Белинский, а подоблачный, космический, с мятежными и проникновенно-покаянными заглядами в небо, разве всё задуманное исполнил?

Но неоднократная дуэль, зачем? Зачем он искал гибели и смерти? Или то был крик безусловной солидарности с Пушкиным? Дуэль уже тем преступна, что на ней убит Пушкин. Что бы там ни говорил философ Соловьёв о полной воплощённости пушкинского гения в отпущенные ему годы, никому не дано знать, что поэт-пророк унёс с собой в могилу вместе с ранней физической гибелью. Вечный Пушкин. Невольник чести. А сколько бесчестных бретёров, ловких прицельников жили да и поживают припеваючи и без угрызений, убивая на дуэли лучших? В этом смысле дуэль в Японии намного честнее, Снесарев, во всяком случае, был в это. убеждён, размышляя: «Дерутся на шашках (это “красиво”) чаще всего и всегда до смерти одного из участников, а остающийся в живых делает себе харакири. Это дуэль, которая влечёт за собою две жертвы и является актом глубоким по смыслу и твёрдым, чисто волевым по исполнению. Тут нет ни лукавства, ни трусости, ни водевиля, ни игры в гордость или честь. А у нас вокруг одной попытки на дуэль наговорят столько вздору и напустят столько словесной вони, что только плечами разведёшь. Дуэль как веру можно чувствовать, носить в себе как что-то. Официально она строго связана с вашим внутренним бытием, а раз это испарилось, нечего и поднимать об этом вопрос… словами духовной дыры не залатаешь. Александр III хорошо говорил по поводу дуэлей: “При моём деде дуэли строго запрещались, а люди шли на них, рискуя и жизнью… при отце на дуэли смотрели сквозь пальцы, но люди уже меньше дуэлировались; я разрешил дуэли, а людей к барьеру и “канатом не притянешь…” Просто, человечно и ясно, как и многое, что говорил этот простой и прямой Царь».