Виктор Будаков - Генерал Снесарев на полях войны и мира

К середине ноября в дивизию приехал генерал Эрдели, в скором будущем один из главных военачальников Белой армии, а покамест меняющий или вынужденный сменить кавалерийскую дивизию на обычную пехотную. В том-то и песня, что дивизия за два месяца из обычной превратилась в выдающуюся. Снесарев прибытие своего преемника принял без обиды и горечи, спокойно; два генерала даже нашли в разговорах немало точек соприкосновения. Правда, подчинённым, не только привыкшим к начальнику дивизии, но и полюбившим его за открытость и мужество, за едва не каждодневное посещение окопов, основательное, рабоче-созидательное, а не миговое, рекламно-пафосное, за умение ободрить солдат, даже в трудный час встать впереди, умение всё взвешивать и поступать по разуму, умение беречь офицера и нижнего чина, расставаться с ним тяжело.

«Слушайте все» — обращение, может быть, и не из лучших, не самое уместное, даже претенциозное, но Снесарев не стал его менять. 15 ноября в штабе Перекопского полка он вместе с Соллогубом подписывает приказ. Полкам, батальонам, ротам раздаются листки: «Слушайте все! Сегодня, 15 ноября, чуть рассеется туман, грохот наших пушек возвестит, что настала давно жданная минута. Знайте, что в ту минуту, когда неприятельская артиллерия откроет ответный огонь по нашим окопам, я также сижу вместе с вами в окопах 15-й роты Перекопского полка и слышу, как бьются ваши сердца! Со мною… в окопах представитель доблестной союзной японской армии капитан Куроки, которого вы уже видели у себя на боевой линии и который шлёт вам пожелания успеха и победы. Когда вы двинетесь неудержимо в атаку, то знайте, что я с любовью и верой слежу за каждым вашим шагом и вовремя подведу резервы, дабы развить ваш успех. Батареи! Помогайте пехоте. Полки! Помогайте друг другу и равняйтесь по передним. Итак, перекрестясь, вперёд за правое дело! С нами Бог!..»

Но серединный день ноября и особенно последующий за ним не стали звёздными днями дивизии. Бывают такие бои, когда нет ни поражения, ни победы, и для противоборствующих сторон такой бой — разочарование, угнетающее дух не меньше поражения.

С самого утра Снесарев, начальник штаба Соллогуб, российского Генерального штаба подполковник Инютин, японского Генерального штаба капитан Куроки оказались очевидцами и едва не жертвами взаимной артподготовки, когда неподалёку взлетают и падают вырванные с корнем деревья и земля мириадами брызг разлетается кругом.

В одиннадцать утра роты поднимаются в атаку, но не все, недружно, одни покидают окопы с криками и без, другие заминаются, потом первые под густым огнём залегают, последующие роты выжидают, мнутся в окопах, пока начальник дивизии и начальник штаба не вскакивают на бруствер, подавая пример, словно выдёргивая магнитом остальных своими первыми наступательными шагами, и так поступают трижды. Роты вроде бы удачно штурмуют высоту, а затем откатываются назад — несколько раз за день.

«Начал накрапывать дождь, прибывают пленные; 1307 — занятая нами — переходит из рук в руки…» — так завершается первый боевой день в глазах и меланхолических словах начальника дивизии. Но всё-таки победа за его ротами. Потери в дивизии были малые, несравнимые с австрийскими, да и много пленных захватили наступавшие.

На следующий день — «туман с проморзлотою». В такую непогодь трудно солдату подняться из окопа, трудно начальнику воодушевить подчинённых бежать куда-то в глухую пропасть тумана, в никуда, да ещё когда воины измучены предыдущим днём, а артиллерия не помощница, да и невозможно увидеть плоды её помощи в такую туманно-молочную непроглядь. Его верные помощники — командиры батальонов, изреженных рот — словно надломились вчерашним днём, их словно подменили, и Полтанов, и Шепель, и Петров по духу и отдалённо не напоминают погибшего на «Орлином гнезде» командира роты Спевакова, который в нужный миг первым делал наступательный шаг, отважен был неизменно, никогда не заботился о наградах, и ответ которого на скорогрозящий ему Георгиевский крест: «Ну какой там придётся — Георгиевский или деревянный» — вспомнил Снесарев в этот туманный день, как ещё десятки раз вспомнит за свою жизнь.

В этот день, согласно приказу сверху из корпуса, надлежало взять и удержать высоты 1318 и «Голый пуп». Поскольку на командиров батальонов и рот словно нашло непривычное и небывалое прежде оцепенение, начальник дивизии посылает начальника штаба организовать атаку, напутствуя не горячиться и беречь себя. С его помощью австрийцев удалось сбить с «Голого пупа», но вскоре он был ранен, наступательное движение застопорилось, пришлось возвращаться в свои окопы. Начинались сумерки, впрочем, весь день был как сумерки. Тягостное чувство Снесарева, вынужденного по приказу сверху участвовать в заведомо безуспешном предприятии, усугублялось тревогой за судьбу раненого Соллогуба.

Узнав о ранении начальника штаба и не зная, какой оно тяжести, Снесарев на миг поддался такой тоске, словно потерял родного брата. Неужели ещё одним дорогим именем пополнится список его «личных» утрат?

По счастью, обошлось. Хотя могло трагически кончиться и уже после ранения. О чём Соллогуб и поведал Снесареву через несколько дней, при отъезде на лечение. Его, раненного в голову, беспомощного, несли на носилках, а когда совсем близко разорвался снаряд, с перепугу, непроизвольно бросили оземь живую тяжесть, и начштаба скатился под уклон. Затем, стонущего от боли, его снова водрузили на носилки, и он попросил: «Вы уж меня, братцы, тихонько опускайте!» Под взрывами пришлось ещё несколько раз останавливаться и припадать к земле, но теперь уже носилки не бросали, а бережно опускали. Соллогуб крепко держал в руке образок Сергия Радонежского и молился, молился. Когда впереди показались нечёткие фигуры, все подумали: австрийцы. У начштаба не оказалось на тот час револьвера, яд был далеко под шинелью, у солдат не было винтовок, чтобы по его просьбе-приказу покончить с ним. Он поцеловал образок и ещё крепче прижал его в руке к груди. К доброй для всех развязке это оказались не австрийцы, а знакомые сапёры.

Снесарев представил Соллогуба к ордену Святого Георгия. Его верный и мужественный помощник уезжал в тыл на лечение. Расставаясь, двое сильных мужчин чуть не расплакались. Вскоре Снесареву передали письмо: «Ваше Превосходительство, дорогой начальник и учитель, уезжая с мест, где наши жизни и интересы шли, переплетаясь друг с другом, я не могу не бросить тоскливый взгляд назад, т.к. Вы здесь остаётесь. Эти 11 недель будут самым лучшим моим воспоминанием. Спасибо Вам за всё: за учение, за расширение военного моего горизонта, за привитие мне навыков огневой тактики, за последнюю, наконец, Вашу ласку… за моё представление. Дай Вам Бог успеха и да сохранит Вас Господь. Искренно преданный и сердечно любящий Вас Сергей Соллогуб».