Александра Богданович - Три последних самодержца

Зашел Анастасьев. Говорил, что вчера вечером был у Дурново и там слышал, как Черткова при m-me Дурново, спрашивала Петрова, кто будет министром внутренних дел вместо Дурново. Говорилось так, будто дело решенное, что он уходит. Назывались Корф, Игнатьев и Голицын кандидатами на это место.

12 марта.

Сегодня Самойлович говорил, что в прошлый вторник был у Даниловича. Кроме него, было 5 генералов, один из которых рассказывал причину приезда Шувалова в Петербург. Было военное заседание в Берлине, присутствовал на нем Вильгельм. Был затронут один вопрос (какой именно — этого генерал не сказал). Один из бывших на этом заседании сказал: «Что скажет об этом Россия?» На это Вильгельм стукнул кулаком по столу и воскликнул: «Черт с ней, с Россией, мне все равно, что она думает; я ее изотру в мелкие кусочки». На другой день эти слова были известны всему Берлину, дошли и до Шувалова, которого многие даже стали спрашивать, что он думает делать. Это и заставило Шувалова отправить депешу царю и просить позволения сюда приехать. На другой день он был у государя и передал ему слова Вильгельма, Государь, слушая его, задумался, но потом сказал, что на эти слова не следует обращать внимания, что раз Шувалов приехал в Петербург, то пусть делает вид, что приехал по своим семейным делам, и скорее возвращается в Берлин.

24 марта.

Был Стеблин-Каменский из Омска. Про посещение Омска цесаревичем: жене Стеблина в собрании он сказал, что японки — самые красивые женщины, что ожидает в Петербурге больших расспросов, поэтому думает, что самое лучшее, чтобы их избегнуть, — описать свое путешествие на доске и повесить эту доску себе на шею.

27 марта.

Завтракали Цион и Самойлович. Говорили про Вышнеградского. Оба признают его умным дельцом, а не министром финансов. Говорили, что II том «Истории Екатерины II» Бильбасова на днях появится в Германии в немецком переводе. Здешний агент издательства купил этот экземпляр здесь за 200 руб. Бильбасов хочет начать следствие, каким образом и кем был продан этот экземпляр, так как все издание конфисковано. Ему дана всего одна книга, которая у него и теперь, а теперь говорят, что 150 экземпляров украдено из склада, где хранятся.

8 апреля.

Завтракал Самойлович. Вот что он рассказал про Вышнеградского. Когда он вошел в кабинет царя, то не узнал его. Возле стола в кабинете царя стоят два кресла, напротив друг друга. В одном сидит царь, второе — для министра-докладчика, который входит, низко кланяется царю и проходит к другому креслу. Все это, войдя, проделал Вышнеградский, но поклонился пустому креслу, так как царь в эту минуту стоял у окна и удивленно на него смотрел. Вышнеградский начал читать доклад, но у него двоились строчки, он все извинялся и наконец совсем спутался и начал говорить по-английски. Царь прервал его, сказав, что желает отложить доклад, что у него сегодня семейный праздник. Дурново говорил у Селифонтова, что Вышнеградский смотрит безучастно, не видит входящих в комнату и находится все время в полусне. Этот рассказ слышал Салов. Витте кому-то сказал, что уже два года он замечал, что Вышнеградский ненормален, а что уже полгода, как он совсем сумасшедший.

11 апреля.

Был П. Н. Николаев. Говорили с ним про Вышнеградского. Он сказал, что Вышнеградский довел Россию до тяжелого положения, опозорил ее своими займами, так как все три не удались. Заем в 160 млн. франков был разобран только в количестве 40 млн. фр. Скандалов в Париже было с ним немало. За счет правительства его предлагали за 79 фр., а за свой счет банкиры продавали за 78 фр. Публика возмутилась, стала требовать назад деньги, и Вышнеградский перекупил снова у них, но по 98 фр. Вот срам! Второй заем, в 90 млн., — разобрали только 27 млн., остальные остались. А последний внутренний заем, 120 млн., не нашел покупателей, и Вышнеградский придумал следующую меру: чтобы деньги крестьян и других сословий, вносимые в сохранную кассу, не менять на процентные бумаги, как было обыкновенно, а подождать выпуска займа. Денег оказалось 40 млн. руб., и на них купили этот заем по 100 руб., а на другой день продавали его по 97 руб. Вот гешефт с деньгами бедняков!

24 апреля.

Говорил Марков, что вся Москва возмущена вел. кн. Сергеем Александровичем, который на все представления и т. д. стереотипно отвечает: «Очень рад, сердечно благодарю». То же самое он сказал, когда ему сказали, что умер главный военный доктор Добряков.

27 апреля.

Сегодня утром узнала грустную новость об опасной болезни Грессера. Болезнь у него непонятная; заболел он в ночь с 25 — го на 26-е от укола, вследствие которого явилось гнилостное воспаление обеих голеней. Лечат его 7 докторов. Явился оттуда Жаконе с новостью, что это — последствия лечения Гачковского, его виталина, который он вспрыскивал Грессеру в большом количестве. Гачковский здесь много лечил и всем помогал. Он не доктор, а инженер, который нашел это средство лечения в Китае. Жаконе говорит, что он отравил Грессера, при котором в городе было спокойно и которого все боялись. Гачковский, который до сих пор бережно скрывал свой секрет, сегодня в «Новостях» напечатал письмо, в котором говорит, что его средство состоит из боракса и глицерина, но ему теперь не поверят.

29 апреля.

Сегодня умер Грессер. Это большая утрата в смысле безопасности Петербурга. У Гачковского был судебный обыск (прокурор Чаплин, Вощинин и эксперты); взяты у него все его средства, запрещено лечить. Сегодня профессор Пель пишет в газетах, что когда вспрыскивание виталином делается умелым человеком, то это средство вреда не сделает. Грессер, говорят, заставлял себе делать по 14 вспрыскиваний в день.

30 апреля.

Монтеверде возмущен депешей Жаконе в иностранные газеты о том, что Грессер умер, отравленный виталином, хотя ему его еще впускали в последние минуты его жизни. Рассказывают много, но правда в том, что он сам себя заразил. Гачковский рассказывал Жаконе, что ему сделано было 30 вспрыскиваний, что два вспрыскивания он сам себе сделал в ноги. На одной ноге у него была рана, он запачкал кровью спринцовку и тут же сделал укол на второй ноге, чем и заразил кровь.

1 мая.

Про Витте говорят, что государю он очень нравится, но Данилович, говоря о нем, пожимает плечами и говорит: «Теперь у нас спрос на нравственный ценз очень понизился». Приятелю Самойловича, Писаревскому, Витте сказал, что неужели он думает, что чины и ордена соблазнили его покинуть юг. Нет, не то, а то, что здесь можно нажить деньгу.

Говоря про царя, Самойлович сказал, что смерть отца сделала из него поклонника самодержавия, что, когда отец был жив и когда он был цесаревичем, а политика отца его сделалась менее либеральной, тогда в Аничковом дворце под диктовку цесаревича Апраксина писала конституцию, а сам цесаревич был чуть ли не сотрудником «Голоса», который затем отдан был Толстому на съедение. Что он честен, но людей мало знает и увлекается фокусниками.