Генрих Жомини - Политическая и военная жизнь Наполеона

Выступление такого сильного флота и расположение 160 000 войска на берегах против Англии, в 20 лье от ее гаваней, должны были внушить ей справедливые опасения; она почувствовала необходимость выйти во что бы то ни стало из своего затруднительного положения. Питт снова сделался главой министерства; этот непримиримый враг Франции стал тотчас же искать во всех державах Европы союзников, чтобы составить новую коалицию против нас.

Начало этой третьей коалиции еще не совсем известно: кажется, Россия подала первую мысль; другие приписывают это Лондонскому кабинету; впрочем, как бы то ни было, этим двум державам нетрудно было согласиться между собой после того, как российское посольство оставило Париж, не получив от меня удовлетворения ни на одно из своих требований, и когда шведский посланник последовал этому примеру.

Сент-Джеймский кабинет прилагал все старания увеличить неудовольствия: князь Чарторижский (1), министр иностранных дел, дал почувствовать английскому министерству готовность императора Александра противиться с оружием в руках всякому новому увеличению власти с моей стороны. Питт с жадностью принял эту мысль: тотчас же начались переговоры для составления ужасной коалиции, единственного средства к отвращению удара, готового поразить Англию. Говорят, что эти сообщения Чарторижского были следствием происков людей, приверженность которых к Англии не была тайной.

Нашему неумолимому сопернику казалось недостаточным поставить пределы могуществу Франции в ее тогдашних границах, освященых трактатами; он хотел заставить нас принять границы 1792 года. Без этого нельзя было ни обещать Австрии увеличения, желание которых увлекло ее к объявлению войны, ни побудить к ней Пруссию.

Знаменитая нота 16 января, предлагавшая Европе раздел всего, что у нас отнимется, есть любопытный памятник, оправдывающий все мои действия для ограждения Франции от опасности подобных намерений.

Питт предлагал возвратить Австрии Ломбардию, а Сардинскому королю не только Пьемонт, Савойю и Ницу, но, для укрепления его против нас, уступить ему и Генуэзскую республику; Пруссии отдать Бельгию, чтоб этим отделить нас от Голландии и лишить меня влияния на нее. Малые княжества, расположенные на левом берегу Рейна, уступленные нам по договорам Кампо-Формийскому и Люневилльскому, Питт хотел отдать Пруссии, Австрии или другим членам германской империи, которые примут участие в коалиции.

Сколь справедливо было с одной стороны, чтобы европейские державы противились увеличению моей империи, столь с другой было несправедливо стеснять Францию в границы 1792 года. Это бы еще имело вид справедливости, если б и другие державы согласились войти в прежние свои границы; но Россия, Австрия и Пруссия не разделили ли Польшу в 1795 году? Не приобрела ли Англия почти половину Индии? Франция же, напротив того, не утратила ли своих семейственных связей с Испанией, Австрией, Сардинией и Неаполем? Не сделались ли ее союзники в Индии английскими провинциями? Разорение С. Доминго не лишило ли ее первенства в Антильском море? Лишить теперь Францию всего того, что приобрела она в Европе после 1792 года, значило привести ее в положение еще вдвое слабейшее того, в каком она была в 1792 году. Великая нация, победоносная в продолжение десяти лет, не должна упадать, когда неприятели ее возвышаются. Подвергать меня такому унижению значило заставить меня или умереть с оружием в руках, или покорить Европу.

Опасения, внушенные Европе моим предприимчивым гением и моим превосходством, могут объяснить согласие, с которым сухопутные державы приняли проект Лондонского кабинета; а опасение беспрестанно подвергаться подобной опасности оправдывает все меры, принятые мной, чтобы первенствовать в Европе, и тем избегнуть угрожавшей мне погибели. Такие обоюдные опасения, слишком далеко простертые, служат часто поводом к самым ужасным политическим несогласиям и увлекают людей за границы благоразумия, в особенности после революций.

Как худо ни был расположен ко мне Российский кабинет, но не мог не найти проект Питта преувеличенным; новое происшествие отстранило все затруднения. Я чувствовал, что Италия не могла существовать под республиканской формой рядом с моей империей; это бы было противоречие. Я не мог также никому предоставить управлять ею, потому что Европа мне ее уступила, и полуостров этот был необходим для моих морских планов.

Итальянская депутация, прибывшая к моему коронованию, была обращена в совет под председательством Мельци (2), и после прений, продолжавшихся несколько недель, поднесла мне 17 марта конституционный акт, по которому Итальянская республика обращалась в наследственное kopолевство и корона предоставлялась мне.

Чтоб успокоить Европу, хотя на время, я велел предложить эту корону моему брату Иосифу, надеясь уменьшить этою тенью раздельности опасное впечатление, произведенное таким увеличением моего могущества.

Но Иосиф затруднился принять трон, платящий дань и хотел предписать мне уничтожение договора, по которому Италия обязана была платить ежегодно 30 миллионов, или содержать 30 000 французов, необходимых для ее защиты.

Мне не понравилась эта кичливость, несогласная с моими намерениями, и я возложил на мою собственную главу железную корону Ломбардских королей, венчавшую некогда чело Карла Великого и уже несколько веков забытую. Однако, чтобы предупредить возражения моих неприятелей, я обещал передать венец другому и отделить его от короны французской, когда англичане возвратят Мальту, а русские очистят республику Семи островов: это бы мне позволило оставить владения Неаполя и возвратить Ломбардии некоторый род независимости.

Впрочем, в сущности, Европе было все равно, был ли я пожизненный президент или король: важно было то, чтобы корона Италии была отделена от французской тотчас же, или, по крайней мере, после моей смерти. В особенности настаивала на этом Австрия, охотнее соглашаясь однакоже иметь на границе своей королевство, нежели демократическую республику.

Для объявления этой важной перемены, я прибыл 18 марта в сенат и снова имел случай объяснить перед Европою мои политические виды: я заключил речь свою следующими словами:

«Гений зла тщетно будет искать повод возжечь войну на твердой земле: что присоединено к нашей империи конституционными законами, то и останется к ней присоединенным. Никакая новая держава не будет с ней соединена; но постановления Батавской республики, акт посредничества 19-ти Швейцарских кантонов, и этот первый статут Итальянского королевства, останутся постоянно под нашим покровительством; мы никогда не потерпим, чтобы на них посягнули! Всегда и во всех обстоятельствах мы будем так же умеренны, и надеемся, что народ наш не будет более в необходимости снова напрягать те усилия и то мужество, с которыми он всегда защищал свои законные права».