Константин Фишер - Записки сенатора

Даже нравственные начала прежней службы ниспровергаются; уважение к людям пожилым уступает место наглости перед «людьми отжившими». Это новое учение осуществлено в официальном распоряжении: в исключении по военному ведомству из службы врачей, достигших 60-летнего возраста, но вместе с тем никогда не было таких торжеств и таких наград за 50-летнюю службу, как в это время. Словом, все понятия перепутались; нигилизм проник во все сферы общественные и правительственные, недоставало ему еще только имени.

Карьера свыше ожидания, небывалые награды, раздача богатых земель людям, участвовавшим в редакции и неправильном исполнении «Положения» о крестьянах, научили и других чиновников, что самая верная спекуляция — писать коммунистические проекты; самый верный способ быть хорошо отрекомендованным государю — нивелировать сословия, преследовать дворянство, подготовлять революцию, — и вот зачатки проектов земских учреждений, судебной части, отмены телесного наказания, сокращения срока военной службы, новой цензуры и прочие. Чиновничество стало первым сословием, надменное, решительное, самодержавное, — не то уже, что Суковкин и Гвоздев, мелкие воришки, а реформаторы или крупные спекуляторы.

Чиновники эти забылись до такой степени, что публично заявляли свое самодержавие. «Я хочу уничтожить первый департамент сената!» — говорил Бутков у себя на вечернем собрании. «Я не могу допустить земство к управлению делами общественными: русская интеллигенция вся на службе, следовательно, служащие одни должны управлять земскими делами», — объявлял Н. Милютин у себя за обедом. «Я вам должен сознаться, — сказал Д. Милютин старику-генералу Корфу, — что я иду к русскому единству и неравенству сословий». Статс-секретарь Заблоцкий, наживший на службе большое состояние, говорил публично речь, что он родился в избе и остается в душе крестьянином; что, несмотря на свои чины и ордена, он думает, как крестьянин, и что вся его политика крестьянская. Князь Меншиков очень метко определил содержание речи Заблоцкого: «Я родился в навозе и с тех пор не умывался».

Покуда в России совершалось это столпотворение вавилонское, готовилась и в Польше катастрофа, предшествуемая студенческими смутами в разных русских университетах.

После мятежа 1830-го и 1831 года покойный государь запретил полякам выезжать из Царства Польского. Путь в Россию был обставлен для них разными затруднениями; путь за границу закрыт совершенно. Польша сделалась для поляков замкнутою казармою, а надзор за этими пятью миллионами узников вверен был твердой и умной руке князя Паскевича.

Мера совершенно рациональная, но государь ошибся в том, что не распространил того же на юношество. Он был, к несчастью, слишком высокого мнения об образовательной силе наших русских училищ и в этом убеждении приказал всех польских юношей воспитывать в России, закрыв польские университеты. Государь не знал ни того, что наши училища прескверны, ни того, что русский элемент вовсе не имеет поглощающего свойства, что он, напротив, очень легко сам распускается во всяком чужом элементе. Русские, в особенности же русские того времени, переставали быть русскими при первом прикосновении к ним чуждого элемента; с немцами они делались немцами; с французами — французами, — и до такой степени, что почти стыдились быть русскими за границею или ругали там русских, чтобы не казаться с ними солидарными.

От такого-то растворного элемента государь ожидал силы переработать образ мыслей юноши, силою оторванного от своего семейства, удаленного из родины, гораздо более просвещенной, чем Россия, отлученного от своей религии, гораздо усерднее исповедуемой, чем в России православие. Последствия были таковы, каких ожидать следовало: несколько сотен польских юношей ополячили все юное поколение России, научили его петь польские патриотические песни; вложили в него чувство негодования на правительство и развили в нем дух оппозиции. Во всех русских университетах молодежь зашевелилась, зашумела и от криков стала переходить к действиям.

Эти смуты указали, как неудачен был выбор попечителей учебных округов. В Киеве студенты отправились полным составом с протестом к попечителю; Катакази спрятался в платяном шкапе. Катакази сменен, а на его место назначен Пирогов, оператор, известный революционными тенденциями. В Казани Молоствов, человек образованный, вступил со студентами в переговоры; он сменен, и на место его послан ничтожный князь Вяземский. В Петербурге студенты заставили попечителя Филипсона идти с ними в конференцию университета: он шел перед ними, пленный, по Невскому проспекту.

Столица северного царства увидела в стенах своих торжество, подобное торжествам Древнего Рима, когда водили побежденных царей мимо Капитолия. На Васильевском острове генерал-губернатор Игнатьев вывел солдат с штыками против безоружных безбородых юношей. Распустили слух, будто несколько студентов ранено; все семейства взволновались; повсюду изъявлялось сочувствие студентам; дамы приезжали в театр, украшенные синими лентами по цвету студенческого мундира. Министр народного просвещения Путятин, умевший укрощать людей только розгами, не нашел в своей программе указания, откуда взять розги и экзекуторов, когда придется высечь в данную минуту вдруг 400 человек. Он заменен Головниным. Таким образом, смуты университетские вызвали на сцену двух попечителей крайне революционного направления: Пирогова и Головнина. Чисто гомеопатическая система лечения: similia similibus.

Из университетов, из артиллерийского училища поляки поступали в армию и в министерства; в армии они развращали офицеров — незрелых умом, как студенты были незрелы телом; и уже в Крымскую войну армия наша потерпела много неудач вследствие тайной передачи неприятелю сведений из штаба нашей армии. Из министерств поляки проникли в западные губернии на места, важные в полицейском отношении, в почтмейстеры, в исправники, председатели палат. В Царстве Польском князь Паскевич держал твердо бразды правления, но никого не доводил до отчаяния, никого не лишал честного куска хлеба. Революционеры боялись его решительности; люди смирные были в должностях и не опасались ни потери места по интриге патриотов, ни их личной мести.

Со смертью князя Паскевича вдруг все изменяется. Князь Горчаков, бесстрашный в бою, но трус в политике, поддается угрозам кружка, ненавидевшего Россию; сменяет преданных нашему правительству чиновников и замещает их кандидатами из враждебной партии; те — тысячами пущены по миру; эти — забрали в свои руки местную администрацию.

Член правительственного совета А. И. Крузенштерн, изучивший Польшу, состоя около 20 лет при прежнем наместнике, написал весьма сильно и ясно записку, в которой изображал неудобства новой политики и предсказывал новую революцию: его не послушали, назвали визионером.