Константин Фишер - Записки сенатора

Скоро Котен стал на это жаловаться, и так неосторожно, что князь называл его «крикун», crieur. В 1840-м или 1841 году хотел решительно от него избавиться. Он предложил ему ехать в штаб войск в Финляндии учиться военной администрации.

Котен тотчас рассудил, что его готовят в начальники штаба, и на этом основании с радостью принял предложение, а между тем князь писал начальнику штаба, необразованному и деспотическому полковнику Чепурнову: «Держите этого крикуна в руках!» Так исчез Котен с петербургской сцены, где начал было играть роль. Участь его была незавидная, но когда открылась вакансия директора канцелярии финляндского генерал-губернатора, я стал рекомендовать Котена на это место. Так как князь не знал никого лучшего, то он на это согласился, и таким образом штабс-капитан вдруг оказался чиновником 6-го класса.

В 1844 году открылась вакансия выборгского губернатора; по моему содействию, место это дано Котену, что его повысило в 4-й класс, т. е. в три или четыре года он из штабс-капитанов сделался превосходительством.

Вслед за тем дали ему камергерский ключ. Он усердно принялся за губернию; жена удерживала его от крутых мер, и губерния полюбила его. Тут опять заиграло честолюбие. Несмотря на мой совет, он просил переименования его в военный чин. Его переименовали в генерал-майоры, но губерния не имела уже того доверия к русскому военному мундиру, какое имела к фраку, — и этот мундир не давал ему того входа ко двору, каким он пользовался в камергерском звании. Жена между тем умерла; узда свалилась, и ярый барон предался всей силе своих увлечений, возжаждал ленты и власти и ждал исполнения своих требований с каждою почтою.

Под влиянием этих терзаний, он, вообще человек благородный, решился в отношении ко мне на мерзость, и, как кажется, скоро сам устыдился ее, потому что мне стоило показаться в тот дом, где он был, чтобы заставить его бежать в ту же минуту. Я понимал его моральное состояние, мне стало жаль его, да и надоели эти натянутые отношения. Увидев однажды, как дочь его, фрейлина великой княгини Елены Павловны, выходила с парохода на Английскую набережную, где ждал ее отец, я подошел к нему и сказал ему: «Барон, так как у меня никакой истории с барышней, которую я когда-то носил на руках, не было, то прошу вас сказать ей, что это ее комиссионер по части обуви, который имеет честь раскланяться с нею». Котен сконфуженно пробормотал: «Это господин Фишер». После небольшого дружеского разговора с нею я обратился к Котену: «Друг дочери не может быть врагом отца», — и протянул ему руку. Котен чуть не переломал мне пальцы и чуть не расплакался. С тех пор мы опять друзья. Повторяю, он все-таки очень и очень хороший человек.

Письма графа Армфельта другого рода. Мои к нему отношения установились гораздо ранее, чем его назначение министром статс-секретарем. Если не ошибаюсь, он поступил в статс-секретариат без штатного звания, в чине штабс-капитана; и звание товарища было учреждено для него. Князь Меншиков его жаловал как красивого, ловкого, просвещенного, честного, доброго и великосветского человека и как сына того знаменитого графа Армфельта, который был в коротких сношениях с домом князя Меншикова и которому он в молодости своей удивлялся как северному Алкивиаду!

Очень жалею, что сохранившиеся у меня письма его, может быть, часть — в беспорядке, т. е. без всякой хронологии. Я не могу и восстановить ее, оттого что по большей части они обозначены только днями, а у меня не было привычки, как у князя Меншикова, выставлять на каждой бумаге число, месяц и год ее получения.

В одном письме он благодарит меня за участие к его брату (генерал-адъютанту графу Армфельту, нюландскому губернатору), который был очень долгое время не производим в генерал-лейтенанты; это должно относиться к 1848-му или 1849 году, потому что в этом письме проглядывает досада на то, что и сам министр долго не производился, вероятно, в тайные советники. Оно так резко отличается от тона подобных писем барона Котена, что я выписываю из него почти все из удовольствия выписать.

«Позвольте мне выразить вам горячую и искреннюю благодарность за новый знак дружбы, который вы нам оказали, поговорив с князем М. в пользу моего бедного брата.

Все, что я могу здесь сказать по этому поводу, может вам показаться неуместным, но поверьте мне, я никогда не забуду одолжений, которые вы во многих случаях оказывали мне и моим, и когда я поселюсь в cara patria (дорогое отечество), оставив службу, вдали от света и дел, я вечно сохраню об этом память. Мой брат был первый финляндец, который поступил на службу России во время покорения Финляндии. Все его прежние товарищи, которые так же, как и он, были флигель-адъютантами императора Александра, после смерти этого государя уже генерал-лейтенанты или тайные советники. Не один генерал-майор, моложе моего брата, перешагнул через него, в том числе генерал Эттер. А из всех чувств, которые заставляет нас испытывать наше самолюбие, самое тяжелое, самое мучительное, я могу даже сказать, самое унизительное — это видеть себя превзойденным. Я говорю об этом по опыту, потому что в моей жизни это случалось не раз, и даже недавно, как в Финляндии, так и здесь. Но я всегда старался себя утешить. Говоря себе, что иначе не могло быть и что те личности имеют более заслуг, чем я. Вы согласитесь, однако, со мною, что это плохое утешение».

Всех писем не перебрать; останавливаюсь на одном, где граф является сильно оскорбленным мною. Я помню этот случай. Лангельшельд переврал с намерением слова мои, интригуя против меня в угоду своим соотечественникам. Тоже моя креатура: губернского переводчика, получавшего 140 рублей, я перевел в статс-секретариат 2-м секретарем на 1800 рублей; через год повысил в 1-е секретари с 3000 рублями, и тут он стал интриговать. Я не последовал, однако, правилам Ларошфуко, в 1854 году рекомендовал его в губернаторы, а в 1855 году — Бергу как способнейшего. Берг сделал его начальником финансовой экспедиции и бароном, но этот барон умер от удара, и тем кончились его интриги.

Похороны Бахтина — Характеристика князя Меншикова — Его семейная жизнь — Воспитание сына и дочери князя Меншикова — Внук князя Вадковский — Предсмертные минуты князя Меншикова и его кончина — Доктора Гемилиан и Экк — Рассказ Герстфельда о приключениях одного проекта

Был на похоронах нашего честного Н. И. Бахтина. Эта торжественная церемония навела на меня чувства омерзения и грусти. В доме покойного вокруг его гроба я нашел ряды людей в лентах, с ничтожностью на лбах. Я рассматривал их со вниманием, начиная с председателя с защемленным в глазной орбите лорнетом до хохлатого статс-секретаря, на самодовольной физиономии которого читалось, что он зять статс-секретаря Буткова. Желчный Корф со взором фарисея, бессмысленное лицо Замятнина, дерзкая и надменная рожа Буткова — пред честным гробом Бахтина; не надо было спрашивать ни исследовать, зачем они приехали: это спутники председателя. На кладбище не поехал ни один из этих государственных мужей.