Михаил Жижка - Радищев

Наперсник вельможи Теплова, имевшего доступ ко двору, Ушаков, благодаря придворным связям и личным способностям, быстро пошел вверх по иерархической лестнице чинов. И ко времени отъезда за границу он имел чин коллежского асессора и блестящую карьеру в будущем. Но его, как видно, мало удовлетворяла перспектива придворного баловня. При одном известии о командировке в Лейпцигский университет, он, не задумавшись, сменил блестящий мундир офицера Кирасирского полка на скромную куртку студента, а бюрократические дела департамента — на увлекательные научно-философские книги. Из начальника, имеющего в своем подчинении целую канцелярию, ради университета, он пошел под начальство глупого Бокума и глупого попа о. Павла. Для того, чтобы не задумываясь пожертвовать реальными привилегиями в настоящем ради гадательного будущего, — для этого нужно было обладать решительным характером и быть глубоко неудовлетворенным (духовно) окружающей обстановкой. Ушаков был именно таким человеком.

По приезде за границу Ушаков усердно и напряженно работал над пополнением своего образования. По свидетельству Радищева он буквально пожирал «бесчисленное количество книг», «весь отдался учению, от коего единственно ожидал себе отрады». Важно заметить, что чтение Ушакова было строго обдумано. «Сие чтение, — пишет Радищев, — располагал он всегда соответственно тому, что преподаваемо нам было в классах, соображая мнение по тому или другому вопросу авторов прочитанных книг со мнениями своих учителей, он (Ушаков) старался отыскать истину в среде различья оных».

Таким образом Ушаков рано задумался над выработкой самостоятельного мировоззрения и, как видно, критически начал относиться, как к прочитанным книгам, так и прослушанным в университете лекциям.

Кроме специальных лекций Ушаков занимался математикой, естествознанием и продолжал работать над книгой Гельвеция «О Разуме». Чрезмерное напряженке окончательно подорвало здоровье Ушакова. Он умер двадцати трех лет в полном расцвете творческих сил, оставив неоконченную работу о книге Гельвеция и массу выписок из философских книг, которые свидетельствуют о больших творческих планах Федора Васильевича.

Ушаков готовился к диссертационной работе, для чего избрал «наиважнейшие предметы до человека касающиеся в гражданском его отношении». «В сочинении своем — продолжает Радищев — Федор Васильевич хотел разыскать следующие задачи:

1. На чем основано право наказания.

2. Кому оное принадлежит.

3. Смертная казнь нужна и полезна ли в государстве».

Излагая доводы Ушакова против смертной казни Радищев пишет, что Федор Васильевич хотел доказать, что «при определении наказаний иной цели иметь не можно, как исправления преступника или действия примера для воздержания от будущего преступления… смертная казнь в обществе не только не нужна но и бесполезна».

Из этих коротких выписок видно, что в вопросах наказания преступников Ушаков следует учению материалистов XVIII века, утверждавших, что «люди по своей природе не злы, не добры» и что «человеческий характер зависит от физических и гражданских условий, в которых они воспитываются», что гражданские законы должны воспитывать человека в духе добродетели, просвещать и «нагибать разум людей ко благу» а не только наказывать, что необходимо прежде чем наказывать преступника, «уничтожить, причины, по рождающие зло» и т. д.

«Опричь малого сочинения «О Разуме», ничего более не найдено в бумагах Федора Васильевича. Выписка из многих книг, — продолжает Радищев, — хотя без связи свидетельствует, что он располагал свое чтение со вниманием. Кто может определить, — спрашивает он, — что с ним потеряло общество? Определить могу я, что потерял друга».

До самой своей смерти Ушаков не бросал учения и только полное истощение сил «отвлекло его от упражнения в науке».

За день до смерти он призывает врача и просит его сказать ему откровенно, есть еще надежда на выздоровление или нет. «Не думай, — говорил Ушаков врачу, видя что тот колеблется, — не мни, что, возвещая мне смерть, встревожишь меня безнадежно или дух мой приведешь в трепет. Умереть нам должно; днем ранее или днем позже, какая соразмерность с вечностью».

«До сего, — говорит Радищев, — человеколюбивый врач колебался в мыслях своих, откроет ли ему грозную тайну, зная, что утешение страждущего есть надежда. не покидающая человека до последнего издыхания».

Но видя упорное желание больного знать истину о своей болезни, сказал ему, что через сутки он умрет.

«Услыша приговор свой из уст врача, Федор Васильевич не встревожился ни мало», он взял руку врача и сказал: «Нелицемерный твой ответ почитаю истинным знаком твоей (ко мне) дружбы. Прости в последний раз и оставь меня».

Простившись с товарищами, он позвал к себе Радищева, отдал ему свои бумаги и просил «употребить их как ему захочется». «Прости теперь последний раз; помни, что я тебя любил, помни, что нужно в жизни иметь правила, дабы быть блаженным, и что должно быть тверду в мыслях, дабы умирать бестрепетно».

Перед самой кончиной Ушаков просил товарищей дать ему яду, но те не согласились. Он умер от «антонова огня»… «Из миллионов единый исторгнутый не приметен в обращении миров», — говорит Радищев.

Эта чисто стоическая твердость духа перед лицом и смерти и последние поучения Ушакова произвели сильное впечатление на молодого Радищева. Позже он часто повторяет слова Ушакова: «Надо быть твердого убеждения в мыслях, чтобы умирать бестрепетно». Последующая жизнь показала, что из одиннадцати русских студентов, один Радищев оказался достойным и последовательным учеником Ушакова, с таким чувством и горячей любовью написавший очерк о жизни и смерти одного из лучших русских людей второй половины XVIII века.

Кончилось золотое время юношеских надежд, увлечений и розовых перспектив. Европейски образованным человеком Радищев, вместе с другими русскими студентами возвращался на родину, где и должен был приступить к практической деятельности на пользу отечества..

«На окончательном экзамене, — пишет сын Радищева Павел, — он не старался блеснуть знаниями». И только одни его учителя знали «что он знал более, чем другие». Кроме глубокого знания международного законодательства и права, которое он усердно изучал в Лейпциге, он усиленно занимался химией, биологией и особенно философией.

Владея в совершенстве пятью иностранными языками, Радищев был хорошо знаком со всей мировой литературой по философии. Все классические авторы; греческие, латинские, итальянские, немецкие, французские и английские — были ему известны, равно как и все русские. Обо всем этом свидетельствуют не только его современники, но и литературное наследство писателя.