Ниам Грин - Секрет Коко

Кэт становится на колени, обнимает заливающегося слезами мальчишку и угощает его сдобной булочкой, которую он тут же бросает на пол и втаптывает в ковер, после чего скрывается в толпе беснующейся детворы.

— Господи, это настоящий кошмар, — вздыхает она, вытирая пот со лба. — Фотограф опаздывает. Да и фотографий приличных тут точно не получится, эти дети — маленькие дикари. Ужас-то какой…

Мне ее искренне жаль. До чего же тяжело оказалось поладить со всей этой малышней — каждые пять минут разгорается драка, двоих из них уже стошнило прямо на себя. Едва ли это то самое веселье, изображение которого она хотела поместить в свой рекламный проспект. Эти дети больше похожи на обезумевших зверьков в клетке.

— Ты все еще хочешь устраивать такие мероприятия почаще? — интересуюсь я. — Здесь столько хлопот.

— Да, но рынок детских праздников открывает для нас большие перспективы. Если мне удастся добиться того, чтобы о моих вечеринках заговорил весь город, то мы сумеем справиться со всей этой развлекательной программой. Ведь наше заведение станет чем-то новеньким — а местные мамочки только и ждут, как бы поучаствовать в каком-нибудь мероприятии.

Дети носятся вокруг нас, толкаются и резвятся. Мужа Кэт, Дэвида, зажали в углу, малыши налетают на него на ходу, как крылатые ракеты.

— Отцу эта идея, разумеется, не по душе, — продолжает Кэт, пытаясь отчистить с ковра остатки булочки, которой угостила того плаксу. — Он считает, что детей должно быть видно, но не слышно, прямо как Лиам.

— Что-то в этом есть, — криво усмехаюсь я.

— В наше время все иначе, — отвечает она. — Наши посетители должны знать, что здесь всегда рады детям. Для нас очень важно выйти на семейный рынок, это нужно просто пережить.

Краешком глаза я вижу, как на пороге появляется Лиам Дойль и с опаской осматривается по сторонам. На его лице появляется выражение глубочайшего презрения, и он снова исчезает. Я решаю не выдавать этого несостоявшегося шпиона Кэт — она не заметила его, а я не хочу подливать масла в огонь их и без того сложных отношений.

— Господи, — причитает она, — я полночи пекла эти дурацкие булочки. И чипсы нахожу в таких местах, о которых раньше даже не догадывалась.

— Булочки превосходные, десять баллов из десяти, — усмехаюсь я, надкусывая одну из них, и она грустно смеется в ответ.

— По крайней мере близнецы отлично провели время. Спасибо, Коко, ты звезда сегодняшнего вечера. Я тебе по гроб жизни обязана.

— Обязана, конечно, но мне было весело, — вру я.

— Какое веселье? — вздыхает она. — Признайся, это же настоящий ночной кошмар. А мой старшенький, похоже, ушел в самоволку.

Я оглядываюсь по сторонам и вижу, что она права — Марка здесь и близко нет. Я точно видела его немного раньше — он даже посмеялся над моим костюмом, когда я появилась в холле во всей красе. Я еще отметила про себя, как быстро он вырос: передо мной стоял молодой человек ростом почти шесть футов, его лоб теперь прикрывала длинная черная челка, а глаза стали такими же голубыми, как у Кэт. Вареные голубые джинсы едва держались на худых бедрах. Казалось, он превратился из мальчика в мужчину буквально за ночь, и мне стало совсем грустно от этой мысли. Ведь раньше, только завидев меня, он бросался в мои объятия и осыпал поцелуями мое лицо. А теперь он даже здоровается будто сквозь зубы. У него просто такой период, я отлично это понимаю, но все это так странно… Видимо, Кэт была права: они тоже были очень близки, но теперь она чувствовала, что их разделяла целая пропасть, как будто он возвел вокруг себя незримую стену.

Вдруг я замечаю, что глаза Кэт подозрительно блестят.

— Что случилось? — встревоженно спрашиваю я.

— Все в порядке. — Она быстро утирает слезы и оглядывается по сторонам, чтобы убедиться, что никто ничего не заметил. — Чувствую себя дурой.

— Уверена, Марк скоро вернется, — обещаю подруге я.

— Думаешь? Я даже не знаю, куда он пошел — должно быть, опять будет пить с друзьями в парке.

— Кэт! — ужасаюсь я ее тону.

— А что? Бог знает, где его носит. Он никогда мне ничего не рассказывает. Я даже не представляю, что на самом деле происходит в его жизни, впрочем, именно этого он, по всей видимости, и добивается.

— Все будет в порядке, — пытаюсь я утешить ее. — Мы ведь были такими же в свои пятнадцать, непослушными и капризными.

— Правда?

— Ну конечно! Может, даже хуже. А помнишь, как мы совершали набеги на шкафчик с выпивкой в доме твоей мамы?

Кэт смеется, кажется, мне удалось немного отвлечь ее от невзгод.

— Да уж, такое не забудешь.

— Ты была настоящим профессионалом, — напоминаю я.

— А как я доливала в бутылку воду вместо водки! Господи, да я была настоящей занозой в заднице.

— Вот-вот. Еще и на меня плохо влияла! — хихикаю я. — А помнишь тот раз, когда ты выпила полграфина сидра и тебя стошнило на Монику Моллой?

— Неудивительно, что она всегда меня так ненавидела, — хохочет Кэт. — Я ведь окончательно и бесповоротно испортила тогда ее шикарные фирменные джинсы.

— Они на ней отвратительно смотрелись.

— Еще и крашеные, фу!

Теперь мы уже смеемся во весь голос.

— Вот видишь? Не все так плохо, — возвращаюсь я к прежней теме. — Марк обязательно перерастет эти подростковые проблемы, а потом снова станет нормальным, как это произошло когда-то с нами. Вы еще будете смеяться над этими глупостями, честное слово.

— Надеюсь, что так и будет, — отвечает она. — Мы всегда были очень близки. Иногда мне кажется, что все дело в близнецах. Сначала нас было трое, а потом появились они, и он чувствует себя лишенным родительского внимания.

— Не думаю. Он их тоже любит. Это сразу видно.

— Если он так сильно их любит, то мог бы и остаться на их праздник, — ворчит она, но все же берет себя в руки. — Ладно, я, пожалуй, пойду посмотрю, можно ли еще что-то сделать с этим проклятым фотографом.

Она уходит, а в кармане моего клоунского костюма вдруг звонит телефон. Я долго шарю руками в этих бесчисленных складках, и когда в конце концов его нахожу, то вижу, что звонят с незнакомого номера.

— Алло?

Один малыш настойчиво дергает меня за мешковатую брючину, и я прижимаю ему палец к губам, чтобы он не шумел. Мальчишка показывает мне язык и скрывается в неизвестном направлении. Вот она, неблагодарность человеческая — ведь я ему сделала трех сложнейших динозавриков. Совсем меня не ценят.

— Это Коко Суон? — спрашивает незнакомый голос в трубке, и я пытаюсь сосредоточиться.

— Да, это я.

Дети по-прежнему не дают мне покоя: в углу комнаты разгорелось сражение за пиньяту со сладостями, трое непосед уже размазывают по щекам слезы. У одного из малышей до самой верхней губы свисают длинные зеленые сопли. Не слишком приятное зрелище. Наверное, надо бы пойти к ним и отвлечь их каким-нибудь фокусом. Я уже собираюсь попросить у незнакомца прощения и перезвонить ему позже, но он называет свое имя: