Владимир Десятерик - Павленков

Собственного жизнеописания Павленков по характеру своему создавать не мог: не придавал значения он таким понятиям, как слава и признание. Собирал материалы и начал писать биографию своего друга и учителя видный русский библиограф и поборник книги Николай Рубакин, но обстоятельства помешали ему осуществить свое намерение. Готовился составлять павленковскую биографию один из его душеприказчиков Валентин Яковенко. Однако смерть тоже прервала его работу.

Дошли до нас лишь воспоминания самого близкого друга Флорентия Федоровича еще с периода их совместной учебы в военной академии Владимира Черкасова, который тоже был одним из душеприказчиков Павленкова.

В последние десятилетия XX столетия стали появляться книги и брошюры о жизни и деятельности Ф. Ф. Павленкова — Н. М. Рассудовской, А. В. Блюма, А. П. Толстякова, Ю. А. Горбунова и других. А в конце минувшего века три издательства России переиздали павленковскую библиотеку «Жизнь замечательных людей».

В данной книге читателю предлагается рассказ, созданный по письмам, воспоминаниям современников, публикациям, различным документам, а также по эпистолярному наследию самого Павленкова. Это рассказ об издателе, его жизни и плодотворной деятельности, поставившей его в один ряд с видными книгоиздателями XIX века — К. Т. Солдатенковым, М. О. Вольфом, А. Ф. Марксом, И. Д. Сытиным, П. П. Сойкиным, А. Ф. Девриеном, М. В. и С. В. Сабашниковыми, А. И. и И. Н. Гранат.

Родился Флорентий Федорович Павленков 8 (20) октября 1839 года в Тамбове в дворянской семье. Правда, дворянство ее было не родовым, а служивым. Отцу, Федору Яковлевичу, военному, оно было дано за безупречную службу царю и Отечеству. Дед Флорентия, его прадед и прапрадед, как это явствует из обнаруженного недавно документа, происходили из слободских украинских казаков и служили при полковой канцелярии в Острогожске. Мать Флорентия, Варвара Николаевна (в девичестве Гулевич), была третьей женой Павленкова-старшего. От прежних двух жен у него осталось восемь детей. Да и у Варвары Николаевны были двое сыновей и дочь. Прокормить такое семейство на одно жалованье мужа оказалось делом непростым. Поэтому, когда Флорентию не было и года, его и старшего брата Вадима определили в Тамбовский кадетский корпус. Правда, мать теперь редко общалась со своими первенцами. А они, по достижении десятилетнего возраста, были переведены в 1-й Санкт-Петербургский кадетский корпус на казенный счет. Целое десятилетие предстояло Флорентию провести в этом заведении. Там же, в 1854 году, он узнает о смерти отца в Московском военном госпитале. О судьбе матери ничего неизвестно, скорее всего, она ушла из жизни еще раньше. Так что есть все основания утверждать, что детство и юность Павленкова пронеслись вне семьи, без ее воздействия. Мундир, застегнутый на все пуговицы, строгий распорядок, постоянное пребывание в кругу сверстников — все это сказалось затем на характере юноши, в значительной степени повлияло на его отношение ко всему, что предстояло пережить, укрепило его готовность смело идти на преодоление любых встречавшихся затруднений, не пасовать перед ними, решительно отстаивать свою правоту.

В некрологе по поводу кончины Флорентия Федоровича Владимир Черкасов о павленковских детстве и юношеских годах свидетельствовал так: «Кажется, покойный, не любивший говорить о себе лично, ничего не поведал об этой стороне дела». Но такое утверждение оспаривала писательница Мария Егоровна Селенкина, в доме которой Флорентий Федорович был частым гостем в период своего вятского изгнания. Она утверждала, что Павленков говорил об этом, «говорил и много», в том числе и о своих братьях. «Особенно об одном, у которого и занял он свою первую тысячу для издательства. Это был его родной брат, сколько помню, человек самый заурядный, что сильно огорчало Павленкова, который слишком живо чувствовал свое душевное одиночество».

…В счастливые дни, когда он, двадцатипятилетний, совершал прогулки с Верой Ивановной Писаревой по Невскому, когда вдвоем было так весело и безмятежно, когда строились заманчивые прожекты грядущего, так внезапно и трагически оборвавшиеся, зашел разговор о необычном имени — Флорентий. Почему родителям пришлось оно по душе?

— По-латыни Florens — значит цветущий. Родительный падеж прямо совпадает: florentis. Возможно, что и маменька Ваша, дорогой Флор, очень любила цветы? — высказала тогда предположение Вера Ивановна.

— Не знаю. Как-то еще в академии мне пришла совсем иная мысль: а не в честь ли святого Флора поименован аз грешный? На Руси ведь чаще всего батюшки нарекают младенцев по имени святых, чьи дни исполняются поблизости обряда крещения. Посмотрел: но нет. День святых Флора и Лавра выпадает на лето, середину августа. Мой же день рождения в октябре…

Из первых двадцати двух лет жизни Павленкова высветлим всего несколько эпизодов, оставивших, несомненно, свой след на формировании его личности.

Кадетский корпус, где Флорентий прошел полный курс, был элитарным военным учебным заведением. Неслучайно, что и сам император нередко наведывался туда с инспекторскими проверками, и сыновья его числились кадетами. Преподаватели там были лучшие, весь устав жизни корпуса был нацелен на то, чтобы привить воспитанникам самые отличные качества. Здесь готовились преданные царю и Отечеству будущие офицеры. Обучавшийся более чем за десять лет до Павленкова в 1-м Петербургском кадетском корпусе писатель Николай Лесков в книге «Кадетский монастырь» вспоминал, как их наставники особо были озабочены тем, чтобы привить каждому из кадетов понятия чести и личного достоинства. Он описывает драматическую ситуацию, создавшуюся в корпусе сразу после выступления декабристов на Сенатской площади. «Когда по восставшим ударили из шести орудий, раненые по невскому льду перебрались к корпусу, и кадеты перевязывали их, оказывали первую помощь, давали еду. На следующий день в корпус прибыл новый император Николай Павлович. Выслушав рапорт директора, генерал-майора М. С. Перского, государь изволил громко сказать:

— Здесь дух нехороший!

— Военный, Ваше Величество, — отвечал полным и спокойным голосом Перский.

— Отсюда Рылеев и Бестужев! — по-прежнему с недовольством сказал император.

— Отсюда Румянцев, Прозоровский, Каменский, Кульнев — все главнокомандующие, и отсюда — Толь, — с тем же неизменным спокойствием возразил, глядя открыто в лицо государя, Перский.

— Они бунтовщиков кормили! — сказал, показав на нас рукою, государь.

— Они так воспитаны, Ваше Величество, драться с неприятелем, но после победы призревать раненых как своих.

Император уехал, не скрывая своего негодования, но кадеты в тот момент получили, пожалуй, самый убедительный урок на тему о том, что такое честь и достоинство и как важно их отстаивать и сохранять в любой обстановке».