Владимир Десятерик - Павленков

В то время, летом 1868 года, Павленков уже приступил к полному изданию сочинений Д. И. Писарева и, по некоторым отношениям к его семье, ему выпала печальная доля озаботиться перевезти покойного из Дуббельна в Петербург к месту последнего его упокоения на Волковом кладбище.

Вы помните, какое тогда было время, и потому не удивитесь тому, что Павленков, как распорядитель похорон, должен был, безусловно, подчиниться строгому распоряжению, чтобы никаких речей на могиле покойного допущено не было. Объявить это во всеуслышание, конечно, нельзя было. Но многие это знали и, конечно, сдерживая чувства, переживали минуты тягостного молчания, не смея говорить перед свежей могилой. Другие не знали и недоумевали перед неожиданным для них явлением или, как Благосветов, не могли сдержать волновавших их чувств и с горячностью, которую нельзя было ни предупредить, ни остановить, начали, было, говорить. Две дамы бросились со слезами на могилу и стали целовать ее. Благосветов сам зарыдал и не мог продолжать, и, когда успокоились, то заметили, что П. А. Гайдебуров что-то говорит и не удержался, чтобы не бросить мимоходом несколько полемических копий по адресу Павленкова как издателя сочинений покойного, после чего Павленков и другие, не отвечая по существу, вмешались в дело лишь для того, чтобы прекратить нарушение установленного запрещения».

Нужно сказать, что и В. Д. Черкасов не совсем точно передает заключительную часть событий, разыгравшихся на похоронах Д. И. Писарева. И это понятно: ему в данном случае требовалось внести ясность в существо якобы разразившегося спора там между Павленковым и Гайдебуровым.

Сохранилось письмо В. И. Писаревой Ф. Ф. Павленкову (оно без даты, но по содержанию ясно, что относится именно к этой истории). Вера Ивановна отвечала на просьбу Флорентия Федоровича публично опровергнуть домыслы о якобы имевшей место словесной перепалке на могиле Писарева между ним и Гайдебуровым. «…Ответ мой не удовлетворил бы Вас, — писала В. И. Писарева. — Дело в том, что с несчастного дня похорон Мити прошло 20 лет и, разумеется, в таком промежутке времени все подробности события были бы забыты. Что ж касается лично меня, то Вы, вероятно, знаете, да и просто психологически можете понять, в каком положении я была тогда. У меня все было как в тумане. Я только испытывала невосполнимую боль от потери и едва сознавала, что вокруг меня происходило. Сказать наверно, что говорили там, я не могу, но психологически не допускаю, чтобы Вы полемизировали с г. Гайдебуровым. Вот все, что я могла бы написать в редакцию “Новостей” — но Вы не удовлетворились бы этим. Вы хотели от меня категорического свидетельства, что “этого не было”, а такого я дать не могу по совести при всем желании защитить Вас. Самое лучшее свидетельство может дать на этот счет сам г. Гайдебуров. Не скрою также от Вас и того, что, стоя столько времени в затишье, в стороне от всякой политики, я не желала бы вмешиваться в нее, тем более, что в данном случае мое вмешательство не могло даже принести Вам никакой пользы. Повторяю, я могла бы только высказать свое нравственное убеждение, что Вы не могли полемизировать с г. Гайдебуровым на могиле, но это, быть может, не только не принесло бы Вам пользу, а скорее даже повредило бы».

И здесь придется снова возвратиться к свидетельству присутствовавшего на похоронах агента. Он утверждал, что после П. А. Гайдебурова выступил Д. К. Гире. Он возражал предыдущим ораторам и заявлял, что именно у свежей могилы приличнее всего почтить память усопшего, а затем прочел оба стихотворения. Гире же предложил составить подписку на учреждение стипендии в память Д. И. Писарева. Тут же на кладбище было собрано 300 рублей. Одновременно было высказано предложение организовать подписку и на сооружение памятника. Деньги предложено было передать Павленкову…

Это начинание как раз и повлекло за собой целую цепь событий, оставивших столь роковой след в судьбе молодого издателя…

Н. А. Некрасов послал стихи, навеянные смертью Д. И. Писарева, его гражданской жене М. А. Маркович (Марко Вовчок). Убитая горем, та даже не пришла на похороны.

Как только известие о смерти Д. И. Писарева стало доходить до отдаленных районов России, по свидетельству писателя Гирса, «издатель сочинений покойного и редакции многих либеральных газет были решительно засыпаны из провинции с вопросами и просьбами подтверждения печальных вестей, появившихся в газетах о смерти Писарева».

После того как и в печати промелькнула идея о сборе средств на учреждение писаревской стипендии и сооружение памятника ему, в «Книжный магазин для иногородних» стали поступать пожертвования и многочисленные письменные запросы и предложения. Отвечать на каждое из обращений у Павленкова не было возможности: к тому же каждый раз ему нужно было повторять одно и то же.

Поэтому Флорентий Федорович решает отлитографировать в значительном количестве (естественно, не спрашивая на то разрешения) два вида воззваний о сборе денег на увековечивание памяти Д. И. Писарева. Одно обращение адресовалось преподавателям истории литературы в гимназиях, а другое — библиотекарям. Содержание их почти что совпадало. Поскольку этот документ написан самим Флорентием Федоровичем, приведем его полный текст.

«Петербург, сентябрь 1868 г.

Милостивый государь!

Вам, вероятно, известно, что на похоронах Писарева была выражена мысль о сборе пожертвований на памятник покойному и на учреждение стипендии его имени для одного студента. Такая подписка может достигнуть успешных результатов лишь тогда, когда она, перейдя из столицы внутрь России, охватит собою все города, не только губернские, но и уездные. Но для удачного распространения ее нужно иметь исключительные средства, обладание которыми едва ли возможно для кого-нибудь из частных лиц. В самом деле, подписка в память Писарева есть дело, окрашенное в определенный цвет. Только люди известных убеждений могут вести ее энергично и успешно. Но где их разузнать? Кто мне скажет, например, что в каком-нибудь Сапожке есть такой-то Иванов, сторонник автора “Нерешенного вопроса”, “Нового типа”, “Нашей университетской науки”, “Исторических идей Огюста Конта” и пр.? Этих честных, дорогих Ивановых узнать нет никакой возможности. С другой стороны, нельзя также навязываться с просьбами наобум к людям, неизвестным ни лично, ни по слухам. Таким образом, остается одно: обращаться к лицам, об умственном и нравственном складе которых можно судить по родовым их признакам. Таковыми могут служить: возраст, образование и профессия. На этом я и остановился.