Иван Стаднюк - Люди не ангелы

Во время этого дежурства подвернулся новый, с приметами знамения случай, коему, видимо, предстояло вновь повернуть течение жизни Арсентия Хворостянко.

А случилось вот что. Вечером в кабинете секретаря обкома раздался звонок правительственного телефона. Арсентий дрогнувшей рукой поднял трубку и по-военному доложил:

- Дежурный по обкому Хворостянко слушает!

- А-а, привет, Арсентий! - откликнулась трубка знакомым фальцетом. Как живешь?

Хворостянко узнал голос ответственного работника ЦК партии Украины, с которым он когда-то познакомился в санатории.

Обменялись приветствиями и ничего не значащими фразами.

- Где Федор Пантелеевич? - спрашивали из Киева.

- Уехал в район.

- Передай ему, пусть нас не торопит с ответом на свое письмо. Письмо дельное, убедительное, и тут надо помозговать, посоветоваться.

- Что за письмо? - поинтересовался Хворостянко.

- А ты не в курсе?.. Впрочем, это не для огласки. Но могу сказать по секрету: Федор Пантелеевич предлагает слить ваши сельский и промышленный обкомы в один. Правильно предлагает, но ты же понимаешь, на чье решение он посягает?

- Понимаю, поэтому я от вас ничего не слышал, - ответил Арсентий Никонович, перейдя на официальный тон. - Звоните завтра утром, Федор Пантелеевич должен быть на месте.

Закончив разговор, Арсентий Хворостянко опустился в мягкое кресло и обхватил ладонями голову. Было над чем задуматься. А вдруг действительно сольют обкомы? Вспомнился давнишний разговор со Степаном Григоренко о том, что разделение обкома на сельский и промышленный - абсурд, вспомнились ходящие в народе злые анекдоты по этому поводу. Все может быть... А если нет? Если Федору Пантелеевичу дадут по шапке за его письмо? От этого Арсентию Хворостянко беды, конечно, не будет. Но при объединении обкомов он наверняка останется не у дел. Наверняка! Арсентий Хворостянко хорошо знает обкомовские кадры: с такими зубрами не посоревнуешься - все работяги, имеют образование, большой опыт, а он, Хворостянко, был взят в область только потому, что при учреждении двух обкомов потребовались новые работники.

И пусть! Арсентий Хворостянко готов работать там, где от него больше пользы народу и партии. Ну, что такое областной центр? Тут и человеком себя по-настоящему не чувствуешь. Много ли значит инструктор обкома, когда в городе столько секретарей обкомов и горкома, председателей облисполкомов и их заместителей, директоров институтов, театров, ученых, писателей, артистов. На торжественных собраниях Арсентию Хворостянко не то что в президиуме - в партере не всегда место находится...

Другое дело - районный центр. Ты там можешь быть первым из первых, согласно твоему положению и твоим заслугам.

Но это, как любит выражаться Арсентий Никонович, эмоциональная и десятистепенная сторона вопроса. Важнее то, что в районе можно на полную силу развернуть свои организаторские способности. Работа в обкоме научила его многому. Главное - показатели. То есть - результаты трудовых усилий народа. Важно, чтоб район стал маяком. А этого Хворостянко может добиться, если возглавит партийную организацию. Пройдет год-два, и зашагает победной поступью район впереди всей области. Передовикам же, как известно, почет и уважение. Ведь есть же секретари парткомов, избранные в ЦК.

В тот памятный вечер Арсентий Хворостянко и замыслил вернуться в милый его сердцу Будомир, где он когда-то работал, близ которого родился и вырос. Правда, маячил преградой бывший партизанский командир Степан Григоренко. Но не пора ли Степану Прокоповичу на заслуженный и почетный отдых? Ведь потрудился он на своем веку немало. Много пережил... Ранен... Придется подсказать ему насчет пенсии.

С тех пор Арсентий Никонович не упускал случая, чтобы не побывать в Будомире. Вот и сегодня надеялся завернуть туда. Тем более есть причина: уехал в Кохановку на работу Юра. Надо посмотреть, как он там устроился, помочь советами и, разумеется, дать понять председателю колхоза, что под его начало попал не кто-нибудь, а его, Арсентия Хворостянко, родной сын.

23

Старческий сон зыбок, как туманная дымка на ветру. Зашуршит под печью мышь, и Кузьма Лунатик уже слышит ее и сквозь дрему долго и обстоятельно размышляет над тем, что кошка совсем обленилась и пора ее завязать в старый мешок и тайком забросить в какой-нибудь грузовик дальнего рейса, проходящий через Кохановку.

Спит старый Кузьма в кухне на лежанке. Встает он всегда раньше всех, тихонько выходит во двор и, отойдя подальше от хаты, долго кашляет, проклиная на чем свет стоит табак и людей, которые надоумили его курить. Но сегодня Кузьма не торопился, хотя в окна уже стучался подслеповатый рассвет, а кухонька наполнялась пепельной прозрачностью. Не выспался он из-за того, что сын его, Серега, пришел домой после полуночи, крепко выпивший, и привел с собой на ночлег приехавшего вчера в Кохановку молодого техника-строителя со смешной фамилией Хворостянко. Пока улеглись спать, в горнице долго слышался говор, злой смешок Сереги. В кухню несколько раз заходила Наталка - его жена, сердито гремела в темноте горшками, доставая из печи грушевый узвар. Вот и не хочется Кузьме вставать. Он с кряхтением повернулся на другой бок, зашелестев сенником, закрыл глаза и попытался мерным дыханием убаюкать себя. Но под окном зычно загорланил петух: "Ку-ка-ре-к-у-у-у!" Кузьма досадливо хмыкнул: в пении петуха ему всегда слышится озорной призыв: "Пойдем вы-пье-е-м!" На этот призыв откликаются соседские петухи. Но они вопят уже другое: "Нема на что-о-о!"

Петушиные стенания набирали силу, прокатываясь по всему селу.

Скрипнула дверь, и в кухню зашла Наталка. Кузьма услышал, как звякнула она подойником, и понял, что невестка отправляется на ферму доить коров: значит, теперь целую неделю будет ходить на работу с утра.

Наталка давно ушла, а Кузьма все думает о ней. Хорошую невестку бог послал ему - не скупую, сердечную, ласковую. Кажется, покойная жена Харитина так не заботилась, чтоб был он сыт, одет в чистое и не оборван. Только у самой Наталки нет счастья. Не склеилась у них с Серегой семейная жизнь. И не покидают, видать, невестку надежды, что отыщется ее отец, пропавший на войне. А надежды, если они не сбываются, сушат сердце и затмевают радость. Впрочем, нельзя сказать, что на людях Наталка очень уж безрадостная и замкнутая. Кузьма сам не раз слышал, как она пела с женщинами на сенокосе или на буряках. Да еще как пела! Будто родилась в Кохановке и с молоком матери впитала ее буйную песенность. Голос у Наталки - чистое серебро: более тонкого и сильного подголоска и не вообразишь. Но звучит в нем что-то особенное, словно не от земли, а от какой-то непонятной Кузьме утонченности характера, от необыкновенной женственности, совсем не похожей на необузданные натуры кохановских молодиц.