Морис Менлельсон - Марк Твен

Хотя Твэн говорил в своей автобиографии, что ферма Фелпса — это ферма дяди Кворлза, перенесенная на тысячу километров к югу, однако, картина арканзасской фермы не создает впечатления богатства, изобилия, которыми напоена повесть о раннем детстве Сэма — «Том Сойер». Ферма Фелпса не похожа и на ферму Кворлза, этот рай земной, как она описана в автобиографии Твэна. На захудалую ферму Фелпса и на жителей маленьких земледельческих поселений Долины демократии Твэн смотрит теперь глазами человека, который не может отрешиться от своих последних впечатлений, полученных при поездке по Миссисипи. Разочарование людей, близких к земле, в том, что принесла им жизнь, рост капитализма в сельском хозяйстве, приближающееся исчерпание свободных земельных фондов, новые сомнения в значимости американской демократии — все это придало картинам фермерской жизни, нарисованным Твэном через десяток лет после «Тома Сойера», иные, мрачные тона.

Когда Твэн писал «Тома Сойера», ему было почти сорок лет, он успел много повидать в своей жизни и уже начинал ощущать, что не все ладно в его родной стране. Но в «Томе Сойере» он сумел уйти от действительности, в страну детства. Хотя в «Геке Финне» тоже рассказывается о годах до гражданской войны, но в этой книге Твэн смотрит на жизнь глазами человека послевоенного периода.

По сравнению с «Томом Сойером» в «Геке» резко снижается весь тон повествования. Это уже не восторженный гимн.

Вот сцена религиозного митинга, в котором принимает участие население деревушки, куда попали Гек и Джим. Вначале пение гимнов хором, говорит Твэн, «звучало как-то величественно; их было так много, и они пели с таким увлечением». Но то, что произошло дальше, вызывало только отвращение. «Некоторые стали завывать, а другие выкликать… Нельзя было понять, что говорил проповедник… Люди… стали петь и кричать и бросались на солому совершенно как безумные». В образах «короля» и «герцога» — негодяев, завладевших плотом Гека и Джима и заставивших их быть свидетелями и жертвами своих мошеннических проделок, романтика бродяжничества, опоэтизированная в «Томе Сойере», отрицается. «Король» и «герцог» — просто корыстные, гнусные люди, не вызывающие ни малейшей симпатии.

Плот продвигался все дальше на юг, и все разительнее становился контраст между великолепием природы и убогой жизнью людей.

Путешественники пристали у городка в глубине штата Арканзас. Они находятся в «устье маленькой речки, скрытой, словно туннель, под кипарисами». И городок этот, расположенный в таком прекрасном месте, получает у Твэна, пожалуй, самую четкую и убийственную характеристику во всей американской литературе прошлого века. Вот каков этот преемник родного поселения Тома Сойера:

«Почти все лавки и дома были там старые, ветхие лачуги, которые никогда не были крашены; стояли на сваях на три или четыре фута над землей, чтобы их не затопляло во время разлива реки. Около домов были маленькие садики, но в них, казалось, были только сорные травы, белена, подсолнухи, кучи золы, старые, истоптанные сапоги и башмаки, осколки бутылок, тряпье и отслужившая свой век жестяная посуда. Заборы были сделаны из разных сортов досок, приколоченных в разное время; и все они покосились в разные стороны, а калитки в — них висели на одной петле — да еще кожаной. Некоторые заборы были когда-то побелены, но герцог говорил, что, наверно, во времена Колумба. Почти во всех садах гуляли свиньи, а люди гнали их оттуда.

Все лавки помещались на одной улице. Перед ними были устроены белые домотканые навесы, и приезжие привязывали своих лошадей к столбам этих навесов. Под навесами стояли пустые ящики из-под мануфактуры, и бездельники торчали здесь целый день, вырезая на них что-нибудь своими складными ножами; они жевали табак, разевали рты, зевали и потягивались — изрядная компания оборванцев. На них обычно были надеты желтые соломенные шляпы шириной с зонтик, но не было ни пиджаков, ни жилетов; они называли друг друга Билль и Бак, и Хэнк, и Дж», и Энди и говорили лениво и тягуче и употребляли немало бранных слов. И у каждого столба стоял, прислонившись, бездельник и держал руки в карманах штанов, кроме тех случаев, когда приходилось вынимать их, чтобы взять жвачку табаку или почесаться. И весь разговор, который они вели между собой, был:

— Дай мне жвачку табаку, Хэнк.

— Не могу — у самого только одна осталась. Попроси у Билля!»

Улицы этого городка «были сплошной грязью, там не было ничего, кроме грязи — грязи черной, как деготь, глубиной в фут в некоторых местах и глубиной о два-три дюйма во всех местах. Повсюду с хрюкавшем бродили свиньи. Иной раз грязная хрюшка с целым выводком поросят бродит по улицам и ляжет прямо поперек дороги, так что людям приходится обходить ее, а она лежит, развалясь, закроет глаза и шевелит ушами, пока поросята сосут, и вид у нее такой довольный, точно она за это жалованье получает. Но тут какой-нибудь бездельник крикнет: «Ату, Тидж, куси ее» — и свинья с ужасным визгом мчится прочь, и одна, а то и две собаки висят, вцепившись ей в уши, и еще несколько десятков собак мчатся за ней; тогда все бездельники поднимаются со своих мест и любуются этим зрелищем, пока оно не исчезнет из виду, и смеются и очень благодарны за это шумное развлечение. Потом они снова усаживаются и сидят, покуда не случится собачья драка. Ничто не вызывает у них такого оживления и не доставляет такого удовольствия, как собачья драка, разве только облить скипидаром бродячую собаку и поджечь или привязать ей к хвосту жестяную сковородку и смотреть, как она будет мчаться, пока не издохнет».

Это не бедность поселений пионеров в новых краях. Это загнивание, распад. Вместо домов — старые лачуги, вместо энергичных предприимчивых людей — бездельники, теряющие человеческий облик. Именно людей из этого городишки издевательски обманули «Давид Гаррик младший» и «Эдмунд Кин старший», то-есть те же «король» и «герцог», объявившие спектакль, на который «женщинам и детям вход воспрещен». О жителях этого городка «король» говорил: «Разве все дураки в городе не на нашей стороне, и разве это не огромное большинство во всяком городе?» В деревушках на Миссисипи нет больше идиллии.

В этом городке аристократ полковник Шерборн хладнокровно убил безвредного пьяницу, простого деревенского жителя Боггса, а затем обратился с презрительной речью к толпе, собравшейся судить его судом Линча: «Средний человек трус… Ваши газеты так часто называют вас смелым народом, что вы воображаете, будто вы действительно смелее других…»

С горькой иронией Твэн говорит не только об этом маленьком арканзасском городке. Голос Шерборна — голос Твэна — слышен далеко за пределами этого городка, за пределами долины Миссисипи. Твэн выступает в роли критика, сурового критика действительности.